Пьесы

Партизаны и партизанки, советские офицеры, городские жители, гитлеровские солдаты, гестаповцы.

Действие происходит в незабываемые дни Великой Отечественной войны.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

На авансцене — крытое крыльцо: вход в одноэтажное здание райкома. Занавес открывается.

Ночь. Далекие раскаты орудийных залпов. Кабинет секретаря райкома Степана Григорьевича Кочета. Камин. В нем тлеют бумаги, но огня не видно потому, что слишком ярко, как-то особенно ярко горит электричество. Шторы спущены: здесь затемнение. К о ч е т  на корточках перед камином. В кресле — Г л у щ е н к о, предсельсовета.

К о ч е т (сжигая бумаги). Понятно тебе, Миша?

Г л у щ е н к о. Понятно, Степан Григорьевич! Как приду — сразу всех, кто до военного дела еще способен, в лес, в плавни…

К о ч е т. И дожидаться моих инструкций…

Г л у щ е н к о. Есть! Только народу маловато… Мальцы, бабы, да вот мы — инвалидная команда! И с оружием как будет?

К о ч е т. Достанем… Раз это необходимо — значит, достанем. Конечно, и сами соображайте… У немцев его много, оружия…

Г л у щ е н к о. Да уж случая не упустим… На трудное дело собираемся, Степан Григорьевич, на смертельное, но я тебя знаю, и я тебе верю, товарищ!

К о ч е т (поднимаясь с корточек). Спасибо, Миша! Счастливый путь!

Г л у щ е н к о. И тебе того же!

Крепко целуются. Глущенко уходит. Кочет быстро снимает трубку телефона.

К о ч е т. Старшую!

Пауза.

Старшая?.. Вот что, дорогая Наташа! (Смотрит на часы.) Слушай меня внимательно… Через пять минут вас заберет машина… и чтоб через пять минут ни один телефон в городе не работал… Понятно? (Слушает ее ответ и вдруг резко.) Перестань реветь, слышишь?! Знаю, знаю, что пять лет проработала… Вот вернемся, тогда снова включим твои точки… Ну — все! Будь здорова, Наташенька! Я рассчитываю на твою аккуратность… (Кладет трубку, смотрит на часы.) Но почему до сих пор горит электричество?

Входят  Р у с о в ы: старший и младший. Старик одет по-дорожному, с охотничьей берданкой в руках.

С а ш а. Я прямо без доклада, Степан Григорьевич!

К о ч е т. Давай, Александр Гаврилович… Быстрее…

С а ш а. На путях — такая каша, что они за три месяца не разберутся!

К о ч е т. А составы?

С а ш а. Все успели угнать! Но не очень ли мы уходить торопимся?

Кочет косится на него, усмехается.

Да нет! Это я, в общем, так спросил: ведь у меня — все в порядке!

Р у с о в (ворчливо). Хорош порядок — сколько добра загубили!

К о ч е т. Вы — кто, папаша?

Р у с о в. Я — папаша! Как раз его папаша и есть, Александра Гавриловича…

С а ш а. С нами собрался… (Пожимает плечами.)

Р у с о в. Федорович меня по батюшке… Да, собрался и соображаю, что не за куропатками! А на ружье вы мое не смотрите: она волка берет… И, между прочим, германца — тоже брала хорошо. Я с ними в третий раз, с германцами, встречаюсь!

К о ч е т. Как это: в третий?

Р у с о в. А очень просто! Считай: вдарился он со мной в четырнадцатом году, так вдарился, что от всего нашего лейб-гвардии Литовского его императорского высочества великого князя Сергея Александровича полка ни шиша не осталось, и от ихней пехотной бригады — не больше. Раз! Рассчитались мы с ним, то есть с германцем, четыре года спустя — в восемнадцатом: чесал с Украины, аж пятки сверкали. Два! А теперь вот — в третий… Конечно, годы мои уже не те, но ничего все-таки…

К о ч е т. Ну и как думаете?

Р у с о в. А посмотрим. Держава наша, как известно, крепкая!

К о ч е т. И я так полагаю!

С а ш а. Берем его, Степан Григорьевич, или…

Р у с о в. А мне разрешение ваше не нужно… Я есть гражданин, который с оружием в руках будет защищать свою родину. (Кивнул головой на портрет Ленина.) Иду по его призыву, так что мне больше от вас никакой резолюции не требуется.

К о ч е т. Он прав, Саша! Собираемся ровно (смотрит на часы) через полчаса! Идите соберите свои вещи! Берем самое необходимое: только то, что можно унести и от чего в лесу польза будет!

С а ш а. Исполню в точности, Степан Григорьевич! (Идет к дверям, старик Русов — за ним.)

Р у с о в (тихо, сыну). На, выкуси… (показывает ему фигу) Бубнил, как сыч: не возьмут, не возьмут! У… леший…

С а ш а. Воздержались бы, папаша, честное слово! Все-таки здесь райком, а не трактир!