Пьесы

МАРК. Он не имеет права говорить, что эти цвета его трогают, потому что это ложь.

ИВАН. Эти цвета меня не трогают?!

МАРК. Здесь нет цветов. Ты их не видишь. И они тебя не трогают.

ИВАН. Говори сам за себя!

МАРК. Как это унизительно, Иван!...

СЕРЖ. Да кто ты такой, Марк?!... Кто ты такой, чтоб диктовать? Ты никого не любишь, всех презираешь, ты кичишься тем, что ты человек не своего времени...

МАРК. Что значит, быть человеком своего времени?

ИВАН. Чао. Я ухожу.

СЕРЖ. Ты куда?

ИВАН. Я ухожу. Я не понимаю, почему я должен терпеть, пока вы пары выпускаете.

СЕРЖ. Останься. Не будешь же ты разыгрывать оскорбленную невинность... Если ты уйдешь, ты подтвердишь тем самым его правоту.

Иван стоит в нерешительности, не зная, как быть.

СЕРЖ. Человек своего времени тот, кто живет в своем времени.

МАРК. Что за чушь. Как человек может жить в каком-то другом времени? Объясни мне.

СЕРЖ. Человек своего времени это тот, о ком и через двадцать и через сто лет можно будет сказать, что он представляет свою эпоху.

МАРК. Гм, гм. А зачем?

СЕРЖ. Как зачем?

МАРК. Зачем мне это надо, чтобы обо мне однажды сказали, он представляет свою эпоху?

СЕРЖ. Но, старина, речь вовсе не о тебе! Кому какое до тебя дело?! Человек своего времени, говорю я тебе, да это вклад в цивилизацию, как большинство из тех, кого ты ценишь...Человек своего времени не ограничивает историю живописи псевдо-фламандским видом Кавийона...

МАРК. Каркассона.

СЕРЖ. Да, все равно. Человек своего времени участвует в процессе динамической эволюции...

МАРК. И по-твоему это хорошо.

СЕРЖ. Ни хорошо, ни плохо - почему, тебе хочется быть моралистом - это в порядке вещей.

МАРК. А ты например участвуешь в процессе динамической эволюции?

СЕРЖ. Да.

МАРК. А Иван?...

ИВАН. Да нет. Половинчатое существо ни в чем не участвует.

СЕРЖ. Иван по-своему тоже человек своего времени.

МАРК. А он-то каким образом? Ты судишь по той мазне, что висит у него над камином!

ИВАН. Это вовсе не мазня!

СЕРЖ. Нет, мазня.

ИВАН. Да нет!

СЕРЖ. Неважно. Иван представляет определенный образ жизни, образ мыслей, абсолютно современный. Как и ты впрочем. Ты - мне очень жаль - типичный представитель своего времени. И на самом деле, чем меньше ты этого желаешь, тем больше ты им становишься.

МАРК. Значит все в порядке, в чем же проблема?

СЕРЖ. Это исключительно твоя проблема, потому чет ты почитаешь за доблесть стремление к исключительности. И не можешь этого добиться. Ты словно барахтаешься в зыбучих песках - чем больше ты стремишься вырваться - тем больше увязаешь. Извинись перед Иваном.

МАРК. Иван - трус.

При этих словах Иван принимает окончательное решение: он стремительно выходит.

СЕРЖ (После паузы). Браво.

Пауза.

МАРК. Лучше бы сегодня вечером нам вообще не встречаться... да? ... Я лучше тоже пойду... Мне тоже надо было уйти ...

СЕРЖ. Возможно...

МАРК. Ладно...

СЕРЖ. Ты сам трус... Ты нападаешь на человека, который не способен защищаться... И ты это прекрасно знаешь...

МАРК. Ты прав... Понимаешь, я вдруг перестал понимать, что связывает меня с Иваном... Я не понимаю, на чем держатся наши отношения с ним.

СЕРЖ. Иван всегда был таким.

МАРК. Нет. В нем было какое-то безумие, что-то нелепое... Он не был стойким, но его странности обезоруживали...

СЕРЖ. А я?

МАРК. Что, а ты?

СЕРЖ. Ты знаешь, что тебя связывает со мной?

МАРК. Такие вопросы могут далеко нас завести...

СЕРЖ. Давай.

Недолгая пауза.

МАРК. ...Мне жаль, что я расстроил Ивана.

СЕРЖ. О! Наконец-то ты сказал хоть что-то человеческое... Тем более, что касается мазни у него над камином, боюсь, ее написал его отец.

МАРК. Да? Вот черт!

СЕРЖ. Да...

МАРК. Но ты тоже ему...

СЕРЖ. Да, да, но произнося это, я как раз и вспомнил.

МАРК. Ах черт...

СЕРЖ. М-да-а...

Небольшая пауза. Звонят в дверь. Серж идет открывать. Иван стремительно входит в комнату, и едва войдя, сразу же начинает говорить, как и в первый раз.

ИВАН. Возвращение Ивана! Лифт был занят, и я бросился вниз по лестнице думал, спускаясь по ней бегом : трус, половинчатое существо, бесхребетный, и я сказал себе: я вернусь с пушкой и убью его, он узнает, какой я безвольный и раболепный, спускаюсь на первый этаж и там уже соображаю: старина, не за тем же ты шесть лет посещал психоаналитика, чтобы в конце концов убить своего лучшего друга, не за тем же ты посещал психоаналитика, чтобы не разглядеть за этим словесным безумием глубокий душевный дискомфорт, и вот я начинаю подниматься, и преодолевая ступени прощения, я говорю себе: Марк нуждается в помощи, я должен ему помочь, даже если страдаю сам... Кстати, я как-то говорил о вас с Финкельзоном...

СЕРЖ. Ты говоришь с Финкельзоном о нас?!

ИВАН. Я говорю с Финкельзоном обо всем.

СЕРЖ. А почему ты говоришь о нас?

МАРК. Я запрещаю тебе говорить обо мне с этим болваном!

ИВАН. Ты не можешь ничего мне запретить.