Пьесы

В т о р о й  к о м е н д а н т. Слушайте, дорогой мой! Вы затратили на писание двух прекрасных, прибавлю, необыкновенно серьезных проектов два года?

М а л а х и й. Да.

В т о р о й  к о м е н д а н т. И вы хотите, чтобы такие проекты были рассмотрены и изучены, а их нужно серьезно и всесторонне изучить, в какие-нибудь две недели?

М а л а х и й. Это вы к чему?

В т о р о й  к о м е н д а н т. Видите ли, нужно много времени, чтобы, например, Госплан изучил ваши проекты. Так что я советовал бы вам принять какую-нибудь должность, между прочим, есть директива Окрисполкому предоставить вам работу и ждать одобрения ваших проектов, а тем временем, может, напишете еще пару новых…

М а л а х и й (подумал, беззвучно усмехнулся). Ладно. Я согласен.

К о м е н д а н т ы (радостно). Да?

— Вот и чудесно! Кстати, вот и дочка за вами приехала…

К у м. Не только крестница, а и я — его кум!

В т о р о й  к о м е н д а н т. И кум. Вот все вместе и вернетесь в ваш округ…

К у м. А я, кум, как вернемся, уж и поздравлю же я тебя с днем твоего ангела! (Комендантам.) Ведь ему сегодня сорок семь годочков минуло. (Любуне.) А как там, подумай, дома-то, как там соседям и людям, что день ангела есть, а самого человека-то и нет.

М а л а х и й. Согласен, но с условием: службу мне здесь, в столице, в СНК. Хоть швейцаром, но здесь.

П е р в ы й  к о м е н д а н т. Вот тебе и на! Да что вы, голубчик! В СНК все службы заняты, и швейцар — есть тоже. Уволить же кого-нибудь, чтобы посадить вас, сами же понимаете — неудобно, живые же люди сидят…

М а л а х и й. Я буду стоять. Дайте мне службу стоять, если все сидят. Иначе стану здесь Симеоном Столпником и буду стоять до тех пор, пока СНК не рассмотрит моих проектов. Кроме того, прошу вас не курить!

В т о р о й  к о м е н д а н т. Виноват!

М а л а х и й. За этот плакатик больно — он кричит, кричит, и никто его не слушает. А ведь это же СНК…

П е р в ы й  к о м е н д а н т. Только вы не кричите!

К у м. Спокойно!

М а л а х и й. Миллионы смотрят с мольбой на это высшее свое учреждение, на гору эту преображения Украины, на новый Фавор, а вы ходите тут под плакатом и нарушаете первую наиважнейшую заповедь социализма — не кури!.. Нет, еще раз убеждаюсь, что без моей немедленной реформы человека все плакаты — это только заплаты на старой одежде… Где мои проекты? Я сейчас собственноручно передам их председателю СНК. Он поймет, потому что видит и слышит, как вредят революции люди, люди и люди.

К у м. Например, ты в первую очередь, потому, кум, кто, как не ты, пришел к товарищам, которые специалисты, в революции напрактиковались, а ты им мешаешь.

М а л а х и й (не обратив на это никакого внимания). Немедленно необходима реформа, сию же минуту — ведь видите, что происходит с человеком, видите? (Указал на бабу-богомолку, что задремала на стуле и тихонько храпела.) Видите? Слышите? Только что вошла в свой Совнарком и сейчас же заснула! Наглядный пример необходимости реформы — вот… Позовите сюда председателя СНК! Только, пожалуйста, поскорей! Это будет интересное и поучительное зрелище: лучший сын народа, председатель СНК, разбудит у себя в комендатуре наитемнейший элемент из того же народа, в присутствии реформатора опять-таки из того же народа… О друзья! Скорей председателя! Кстати и фотографа позовите!.. (Мечтательно.) Войдет председатель, прикоснется к ней. Между прочим, скажите, чтобы он не забыл взять булаву, ведь председателю нужна и булава… Войдет, прикоснется и спросит: кто ты, гражданка, что пришла и заснула?

Б а б а (проснулась). Агафья Савчиха я! Притомилась, голубчик, — в Иерусалим иду.

М а л а х и й. Куда? — переспросит председатель.

А г а ф ь я. В Иерусалим либо на Афон-гору.

М а л а х и й. Темен же ваш путь, гражданка, и не прогрессивен! — скажет председатель.

А г а ф ь я. Темен, голубчик! Уж так темен, что идешь и не знаешь, есть туда дорога или нет, и никто не знает. Говорили у нас в деревне, будто это Советская власть у турков гроб господний выторговала и дорогу богомольцам разгородила, да так ли оно?..

М а л а х и й. О люди, люди! — скажет председатель и прибавит весьма вежливо: не в Иерусалим теперь надо идти, а к новой цели.

А г а ф ь я. Куды, голубчик?

М а л а х и й. Куда? К вышеозначенной, великой номер шестьдесят шесть тысяч шестьсот, шесть тысяч три голубой идее… Тогда вернетесь вы, гражданка, назад в свою деревню и по дороге будете проповедовать слово новое и благокрасное.

А г а ф ь я. Нет, я в Иерусалим обещалась. Избу продала и все дочиста продала, чтоб только доставиться туда либо на Афон-гору; как на картине видела — сияние и божью матерь на облачках, — да чтоб вернуться?

М а л а х и й (полумечтательно). Ой вернись, гражданка, — скажет председатель.

А г а ф ь я. Ой не вернусь!

М а л а х и й. Ой вернись, прибавлю и я.

А г а ф ь я. Ой нет!

М а л а х и й (сердито). Вернись!

А г а ф ь я (тоже с сердцем). Нет.