К у м. Чего не понимаете? Он у нас бегает, а вы не понимаете! А как я подам в суд и даже на Совнарком, что не устерегли кума, что он удрал и может черт те что натворить!.. Бюрократы вы все после этого!.. А впрочем, вы теперь нам не нужны, молодой человек… И вообще лучше бы вы ударили меня из двенадцатидюймового орудия в самое мое сердце, чем пришли с таким уведомлением. Уходите, — я не могу на вас смотреть!
С а н и т а р. А я говорю — милиция поймает. Наведайтесь завтра.
К у м. Сяду теперь и потужу… Попечалюсь, погорюю о куме. Эх кум, кум! Любил тебя, уважал, как брата родного, в сердце носили доносился до мозолей…
Л ю б у н я. Без папеньки?
— Не только без папеньки, — без кума.
— Крестный!
— Шабаш!
— Крестный! Как же мы без папеньки на глаза покажемся?
— Придем ночью.
— Маменька ведь проклянут меня… А вам в церковь-то как, на базар? Все будут спрашивать, почему без кума вернулся?
— Не пойду я в церковь. И волнуюсь я потому, что постановил: прийти, захворать и умереть!..
— Нельзя без папеньки!
— Можно ли, нет ли — довольно, говорю!
— С кем же вы теперь рыбу будете удить?
— Один! — Нет.
— Нет, нельзя, нельзя без папеньки… Кто в «дамки» с вами сядет, кто про политику?..
— Один.
— А с кем «Сады мои зеленые» споете? А как же на рождество, на пасху?
— Один! Один спою, один заболею, один и помру! Один!
— Крестный, вспомните, как на ваши именины вы папеньку домой вели да и заблудились на своей же улице, и если бы не наш Полкан, то и не нашли бы ворот…
— Не вспоминай, — разве я говорю, что кум скверный человек? Говорю я это? Говорю?
— Нет.
— Мозоли в сердце от любви и досады. Кто мы, кум и я? Кто? Мальчики-пионерчики, что наперегонки побежали, или к могиле уже приближаемся?
— Я не поеду, крестный!
— Что?
— Я одна буду искать. Найду, приведу — счастье, не найду…
— Погибнешь!
— Не найду — погибну… Сама себе смерть сотворю.
— А если твоя маменька, а моя кума, крестница, уже больная лежит и даже помирает… от тифа?
— Маменька, как благословляли меня в дорогу и руки целовали, слезами поливали, просили, молили, заклинали, чтоб я без папеньки не возвращалась.
— А если твои сестры Веруня и Надюня тоже лежат, от малярии ослабли, никто воды не подаст и некому компресса на несчастный лоб положить?
— Не могу! Тогда еще, как в церковь забежала и молилась, тогда еще почуяла, что судьба нас разлучит.
— А если там без тебя все цветы на окнах посохли и в палисаднике посохли?
— Сон я вижу еженощно, крестный: одна я будто плету в степи венок из васильков и ноготков, а они сухие будто, сухие, как вот мертвым в головы кладут… Судьба вещает — ее не обойдешь, крестный.
— И цыплята без воды заливаются, а наседка не знает, что дальше делать, где воды искать.
— Крестный!..
— И после этого не идешь?
— Нет!
— А. Так ты хочешь показать, что у тебя папенькин характер… Так знай же, знай, что я не кто-нибудь и у меня характер в три раза тверже, чем у кума и у тебя. Прощай!
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
П е р в ы й. Смотри — лезет кто-то… Эй, гражданин!
Д р у г о й. Тссс… Может, это шпион или вор к нам хочет втереться…
П е р в ы й. Так надо арестовать!..
Т р е т и й
М а л а х и й
Т р е т и й. Там они ограничивают, тут защищают права, потому что кругом еще много врагов.
М а л а х и й. Пора разгородиться, гегемоны, эти стены нужно уничтожить немедленно, так как они преграждают дорогу к вам…
Т р е т и й. Кому?
М а л а х и й. Друзьям вашим, о гегемоны, — скажу я.
Т р е т и й