Д е д с п а л к о й
Г о д о в а н ы й. Стережет, как часовой на посту. Насилу угомонили. Фу! А мы к вам, Гнат Архипович, пришли. Не знаете ли вы…
Д е д с п а л к о й
Г и р я. По хатам бегают?
Д е д с п а л к о й. Эге… Неужели знаешь?
Г и р я. Знаю.
Г о д о в а н ы й. Кто сказал?
Г и р я. А есть такие.
Г о д о в а н ы й. Ага! Молодец у вас девка!
Г и р я. Да уж свое дело знает.
Г о д о в а н ы й. Так вот мы к вам. Что это значит, что они по хатам бегают?
Д е д с п а л к о й. Смотри, как бы чего не вышло, чтоб ты знал…
Г и р я. А уже выходит! Я даже за вами сестриц думал послать…
Г о д о в а н ы й. Вот как!
Г и р я. Выходит так, от архиерея через монашек было предупреждение: завтра заберут из церкви чашу и крест… Пришла такая бумага… Говорится в ней, чтобы это делалось на общих собраниях по народному решению, да Смык и Копыстка не дураки. Знают, что вся беднота на собрание не доберется, так они и махнули по дворам — своих подписывать… Думают без собрания это дело сделать…
Г о д о в а н ы й
Д е д с п а л к о й. А?..
Г о д о в а н ы й. Ну как же, Гнат Петрович?
Г и р я
Д е д с п а л к о й. Что ты, Гнат?
Г и р я. Пора, говорю!
Г о д о в а н ы й
Г и р я. Да.
Д е д с п а л к о й
Г о д о в а н ы й. Это, дед Онисько, такой военный сигнал есть — тревога. Чтобы, значит, ать-два — и все как один на ногах!
Д е д с п а л к о й. Ага-ага!.. Теперь ясное дело.
Г и р я. Рано на рассвете сестрицы пойдут по нашим хатам. Будут говорить: не поддавайтесь, и креста да чаши святой — никому. Потому скоро, дескать, конец коммуне…
Д е д с п а л к о й. И большевистскому движению, чтоб говорили.
Г и р я. А приходит-таки конец им!.. Вот и золото из церквей забирают, чтоб было на что по заграницам жить. Не допустим, господи!
Г о д о в а н ы й. А если случится что?
Г и р я. Во все колокола ударим, с хуторов людей созовем, стеной встанем!
Г о д о в а н ы й. Да нет, я про протчее…
Г и р я
Г о д о в а н ы й. А если не обойдется?
— Ну, что же… и про такой случай есть человек.
Г о д о в а н ы й. Кто?
Д е д с п а л к о й. А я опять не понимаю, что к чему?
Г о д о в а н ы й. Помолчите, дедушка.
Г и р я. Ларивон!
Г о д о в а н ы й
Г и р я
Г о д о в а н ы й. Да… Глухой же и немой. Как говорили у нас, у драгунов, — идиот!
Г и р я. Хотите, при вас наведу его на путь?
— Побегите которая-нибудь да позовите Ларивона. Он там возле овина или возле церкви. Через садик идите!
Г о д о в а н ы й. Зря языком трепать будете — он же не понимает!..
Г и р я. Вы меня, верно, дураком считаете?
Г о д о в а н ы й. Да нет! Я Ларивона дураком считаю.
Г и р я. А не такой уж он дурной. Я ему на пальцах и знаками про царя и про коммуну — про все. Да и сам он видел, как обыскивали, как хлеб забирали… Он так зол на комбеды… что держись.
Г о д о в а н ы й. Ох, такой ли он до самого донышка?
Г о д о в а н ы й. Да у него шапки нет, что ли?
Г и р я. Да вот как ветер, гроза или вьюга, так он без шапки всю ночь и ходит.