ЦЕЗАРЬ. Ну хорошо, один раз я готов пожертвовать своим покоем.
КЛЕОПАТРА. А ты больше не думаешь, что я только о том и мечтаю, чтобы ты уехал в Рим?
ЦЕЗАРЬ. Я сейчас ни о чем не думаю. Мои мозги спят. К тому же кто знает, вернусь ли я когда-нибудь в Рим?
РУФИЙ
ЦЕЗАРЬ. Что может показать мне Рим, чего бы я уже не видел раньше? Годы в Риме идут один за другим, ничем не отличаясь друг от друга, разве только тем, что я старею, а толпа на Аппиевой дороге остается все в том же возрасте.
АПОЛЛОДОР. То же и здесь, в Египте. Старики, пресытившись жизнью, говорят: «Мы видели все, кроме истоков Нила».
ЦЕЗАРЬ
КЛЕОПАТРА
РУФИЙ. Ну вот, теперь он завоюет всю Африку с двумя легионами, пока мы доберемся до жареного вепря.
АПОЛЛОДОР. Нет, не смейся. Это благородный замысел: Цезарь, мечтающий об этом, не просто солдат-завоеватель, но творец и художник. Давайте, придумаем имя священному городу и совершим ему возлияние лесбосским вином.
ЦЕЗАРЬ. Пусть придумает сама Клеопатра.
КЛЕОПАТРА. Он будет называться: Дар Цезаря возлюбленной.
АПОЛЛОДОР. Нет, нет. Это должно быть гораздо шире – такое, что обнимало бы всю вселенную, как звездный небосклон.
ЦЕЗАРЬ
КЛЕОПАТРА. Нет. Ведь Нил – мой предок, и он бог. Ах, что я придумала! Пусть Нил сам подскажет нам имя. Давайте спросим его.
Трое мужчин в недоумении переглядываются, но дворецкий уходит, словно он получил самое обычное распоряжение.
Свита удаляется с почтительными поклонами. Входит жрец; в руках у него маленький сфинкс с крошечным треножником перед ним. На треножнике курится кусочек фимиама. Жрец подходит к столу и ставит сфинкса посредине. Освещение начинает меняться, принимая пурпурно-багряный оттенок египетского заката, словно бог принес с собой эту странно окрашенную мглу. Мужчины смотрят с твердой решимостью не поддаваться впечатлению, но, несмотря на это, они все же сильно заинтересованы.
ЦЕЗАРЬ. Что это за фокусы?
КЛЕОПАТРА. Ты увидишь. Это не фокусы. По-настоящему, нам следовало бы убить кого-нибудь, чтобы умилостивить его, но, может быть, Цезарю он ответит и так, если мы совершим ему возлияние вином.
АПОЛЛОДОР
КЛЕОПАТРА
РУФИЙ
КЛЕОПАТРА. Нет. Я не хочу, чтобы кто-нибудь, кроме моего дорогого маленького сфинксика, придумывал имя моему городу, потому что ведь это в его объятиях Цезарь нашел меня спящей.
Жрец низко кланяется и уходит.
Ну, теперь давайте вызывать Нил все вместе. Может быть, он стукнет по столу.
ЦЕЗАРЬ. Что? Стучащие столы? И такие суеверия существуют по сие время, на семьсот седьмом году республики?
КЛЕОПАТРА. Это вовсе не суеверие. Наши жрецы многое узнают от столов. Правда ведь, Аполлодор?
АПОЛЛОДОР. Да. Я объявляю себя обращенным. Когда Клеопатра – жрица, Аполлодор становится истинным святошей. Твори заклинанье.
КЛЕОПАТРА. Вы должны повторять за мной. Пошли нам голос твой, отец Нил!
ВСЕ ЧЕТВЕРО
В ответ раздается предсмертный вопль человека, полный смертельного ужаса и агонии. Потрясенные мужчины опускают кубки и прислушиваются. Тишина. Пурпурное небо темнеет. Цезарь, бросив взгляд на Клеопатру, видит, как она с горящим взором, полным благоговения и благодарности, выплескивает перед божком вино из кубка. Аиоллодор вскакивает и бежит на край кровли, смотрит вниз и прислушивается.
ЦЕЗАРЬ
КЛЕОПАТРА
ЦЕЗАРЬ. Ничего?
РУФИЙ. Готов поклясться, что в кого-то всадили меч.
ЦЕЗАРЬ
АПОЛЛОДОР
ЦЕЗАРЬ. Опять крик?