НЕИЗВЕСТНЫЙ. Не гневайтесь на меня, миледи. Моя любовница на редкость порядочная женщина. Но говорит она не так хорошо, как вы. «Все ароматы Аравии» – это было хорошо сказано. Произнесено с прекрасной интонацией и отменным искусством.
ЛЕДИ. Разве я сейчас беседовала с вами?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Ну да, прекрасная леди. Вы забыли?
ЛЕДИ. Я спала.
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Никогда не просыпайтесь, о волшебница; ибо когда вы спите, ваши слова текут, как мед.
ЛЕДИ
НЕИЗВЕСТНЫЙ
ЛЕДИ. Сэр, вы слишком смелы. На миг умерьте ваше изумленье и…
НЕИЗВЕСТНЫЙ
ЛЕДИ. Грубиян! Вы смеете меня передразнивать?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Это музыка. Разве вы не слышите? Когда хороший музыкант поет песню, разве вам не хочется петь ее еще и еще, пока вы не уловите и не запомните ее дивную мелодию? «На миг умерьте ваше изумленье». Бог ты мой! В одном этом слове «изумленье» – целая повесть человеческого сердца. «Изумленье»!
ЛЕДИ. Очень неприятное нагромождение шипящих. Я сказала: «На миг умерьте…»
НЕИЗВЕСТНЫЙ
ЛЕДИ. Вы сказали: «на час». Я сказала: «на миг».
НЕИЗВЕСТНЫЙ. «На миг»…
ЛЕДИ. Этого еще недоставало! Уж не вздумали ли вы докучать мне вашей любовью, низкий негодяй?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Нет, любовь – не моя, это ваше порождение; я только кладу ее к вашим ногам. Как мне не полюбить девушку, для которой так много значит правильно найденное слово. Так позволь, божественное чудо красоты… Нет, это я уже где-то говорил, а словесное одеяние моей любви к вам должно быть с иголочки новое.
ЛЕДИ. Вы слишком много разговариваете, сэр. Предупреждаю вас: я больше привыкла заставлять себя слушать, чем выслушивать проповеди.
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Это обычно для тех, кто хорошо говорит. Но изъясняйтесь вы хоть ангельским языком, – а оно поистине так, – все же знайте, что король над словом – я.
ЛЕДИ. Король, ха!
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Именно. Жалкие созданья мы – мужчины и женщины…
ЛЕДИ. Вы осмеливаетесь называть меня женщиной?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Каким же более высоким именем мне назвать вас? Как иначе мне вас любить? А между тем у вас есть основания гнушаться этим именем: не сказал ли я только сейчас, что мы жалкие созданья? Но есть могучая сила, которая может спасти нас.
ЛЕДИ. Покорно вас благодарю за проповедь, сэр. Хочу надеяться, что я знаю свои обязанности.
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Это не проповедь, а живая правда. Сила о которой я говорю, это сила бессмертной поэзии. Ибо знайте, что хоть этот мир и мерзок и хоть мы всего-навсего черви, но стоит только облечь всю эту мерзость в волшебные одежды слов, как сами мы преображаемся, и души наши парят высоко, и земля цветет, как миллионы райских садов.
ЛЕДИ. Вы испортили ваши райские сады этими миллионами. Вы увлекаетесь. Надо же соблюдать какое-то чувство меры, когда говоришь.
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Вот это вы сказали, совсем как Бэн.
ЛЕДИ. Что это еще за Бэн?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Ученый каменщик, который воображает, что небо не выше его лестницы, а потому считает своим долгом попрекать меня тем, что я летаю. Говорю вам: еще не создано слово, еще не пропета мелодия, достаточно величественная и неповторимая для той славы, которую нам могут открыть прекрасные слова. Отрицать это – ересь! Разве вас не учили, что вначале было слово? Что слово было у бога, даже больше, – что слово было бог?
ЛЕДИ. Смотрите, сударь, поосторожнее со священным писанием. Королева – глава церкви.
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Вы глава моей церкви, когда говорите так, как говорили вначале. «Все ароматы Аравии»! Разве королева может сказать что-либо подобное? Говорят, она хорошо играет на спинете. Пусть сыграет мне, и я буду целовать ей руки. Но до тех пор вы моя королева, и я буду целовать эти губы, которые усладили мое сердце музыкой.
ЛЕДИ. Вот непомерная наглость! Прочь руки, если вам дорога жизнь.
Смуглая леди, пригнувшись, крадется позади них по террасе, как бегущая куропатка. Увидев их, она гневно выпрямляется во весь рост и ревниво прислушивается.