Пьесы

КАНДИДА. Да, я хочу сказать это и еще многое другое, мистер Юджин, как вы это сейчас оба узнаете. А теперь, мои лорды и повелители, что же вам угодно предложить за меня? Меня сейчас как будто продают с аукциона. Что ты даешь за меня, Джемс?

МОРЕЛЛ (укоризненно). Канди… (Силы его иссякли, глаза наполняются слезами, в горле комок, оратор превращается в раненое животное.) Не могу говорить…

КАНДИДА (невольно бросаясь к нему). Родной мой!..

МАРЧБЭНКС (в совершенном неистовстве). Стойте! Это нечестно! Вы не должны ей показывать, что вы страдаете, Морелл. Я тоже как на дыбе, но я не плачу!..

МОРЕЛЛ (собирая все свои силы). Да, вы правы. Я прошу не жалости. (Отстраняет Кандиду.)

КАНДИДА (отходит от него, расхоложенная). Прошу прощенья, Джемс, я тебя не трогаю. Я жду, что ты дашь за меня.

МОРЕЛЛ (с гордым смирением). Мне нечего предложить тебе, кроме моей силы для твоей защиты, моей честности для твоего спокойствия, моих способностей и труда для твоего существования, моего авторитета и положения для твоего достоинства. Это все, что подобает мужчине предложить женщине.

КАНДИДА (совершенно невозмутимо). А вы, Юджин, что вы можете предложить?

МАРЧБЭНКС. Мою слабость, мое одиночество, мое безутешное сердце.

КАНДИДА (тронутая). Это хорошая цена, Юджин. Теперь я знаю, кого я выберу. (Умолкает и с интересом переводит взгляд с одного на другого, словно взвешивая их.)

Морелл, выспренная самоуверенность которого переходит в невыносимый ужас, когда он слышит, что дает за Кандиду Юджин, уже не в силах скрывать свое отчаяние. Юджин, в страшном напряжении, застыл недвижимый.

МОРЕЛЛ (задыхаясь, с мольбой, голосом, который рвется из глубины его отчаяния). Кандида!

МАРЧБЭНКС (в сторону, вспыхивая презрением). Трус!

КАНДИДА (многозначительно). Я отдам себя слабейшему из вас двоих.

Юджин сразу угадывает, что она хочет сказать, лицо его белеет, как сталь в горниле.

МОРЕЛЛ (опускает голову, застывая в оцепенении). Я принимаю твой приговор, Кандида.

КАНДИДА. Вы меня поняли, Юджин?

МАРЧБЭНКС. О, я чувствую, что обречен! Ему это было бы не по силам.

МОРЕЛЛ (недоверчиво, поднимая голову, с тупым видом). Так ты говорила обо мне, Кандида?

КАНДИДА (чуть-чуть улыбаясь). Давайте сядем и поговорим спокойно, как трое хороших друзей. (Мореллу.) Сядь, милый.

Морелл, растерянный, придвигает от камина детский стульчик.

Дайте-ка мне то кресло, Юджин! (Она показывает на кресло.)

Он молча приносит кресло, преисполненный какого-то холодного мужества, ставит его около Морелла, чуть-чуть позади. Она салится. Он идет к стулу для посетителей и садится на него, все такой же спокойный и непроницаемый. Когда все уселись, она начинает говорить, и от ее ровного, трезвого, мягкого голоса исходит очарование спокойствия.

Вы помните, что вы мне рассказывали о себе, Юджин? Как никто не заботился о вас, с тех пор как умерла ваша старушка няня, как ваши умные, фешенебельные сестры и преуспевающие братья были любимцами ваших родителей, каким несчастным чувствовали вы себя в Итоне, как ваш отец лишил вас средств, чтобы добиться вашего возвращения в Оксфорд, как вам приходилось жить без утешения, без радости, без всякого прибежища, всегда одиноким, нелюбимым, непонятым, бедненький?

МАРЧБЭНКС (уверенный в благородстве выпавшего ему жребия). У меня были мои книги. У меня была природа. И, наконец, я встретил вас.