Пьесы

МАРК входит в холл, садится на подоконник, прислоняется к стене, начинает расстегивать рубашку, потом снимает ее и бросает на пол — он очень худой, похож на маленького мальчика, острые лопатки, лицо его и фигура выражают невероятное одиночество, но боль еще не сконденсировалась в крик. Прислоняется лбом ко лбу кого-то невидимого и беззвучно говорит с этим человеком, как будто шепчет ему в невидимое ухо.

МОХАММЕД (входит в курилку, садится, молча сидит, потом медленно произносит). Простите, прикуривать не найдется?

МОД (указывает на зажигалку). Вот… Это Софии.

МОХАММЕД. Спасибо. (Берет зажигалку, прикуривает. Он двигается очень медленно, он небрит, очень бледен, под глазами черные тени.) Спасибо.

МОД. Не за что.

СОФИЯ. Я раздавила ногой осу… Я устроила ей индийские похороны. (Смотрит на МОХАММЕДА, тот сидит и смотрит в пол, потом на свои руки, кладет одну ладонь на другую.)

АНН-МАРИ (через некоторое время). Ты сожгла ее.

СОФИЯ. Да, я сожгла ее в пепельнице… Я ее спалила.

Пауза.

МОХАММЕД (смотрит на МОД). Я раньше курил две сигареты, теперь я курю двадцать.

МОД. М-м… Что ж, если деньги есть…

МОХАММЕД (после короткой паузы). Я курю самокрутки.

МОД. М-м.

Пауза.

Биргит спит?

АНН-МАРИ. Лежит, по крайней мере. (Короткая пауза.) Она не спит. Она лежит и вот так вот смотрит. Как обычно. Смотрит и смотрит.

МОД. Да, целыми днями… И все равно она такая же аккуратная… ни складочки на одежде, причесанная, неподвижная… Это ужасно. Почти что жутко… А Эрика — где она?

АНН-МАРИ (говорит тихим и низким голосом). Я не знаю… Мне кажется, у нее были… у нее были какие-то дела.

МОД. Ну да, кто ее разберет.

АНДЕРС. Доберманы, они довольно чувствительные, они отлично знают, о чем ты думаешь… прямо сразу все понимают.

МОХАММЕД тушит сигарету, встает.

МОД. Опять уходишь?

Мог бы, по крайней мере, ответить. Неужто нельзя повежливей?

МОХАММЕД (он сосед МАРТИНА по палате; садится в холле, где сидит МАРТИН). Можно мне сидеть?

МАРТИН. Конечно.

На коленях у МАРТИНА компьютер или блокнот, он сидит и дописывает подробности собственных похорон, хотя именно сейчас он не думает, что умрет; похороны будут очень красивые, как поздняя живопись Малевича, строгие и простые, как японский клинок, сила или слабость которого станет видна, только если его смазать маслом и отполировать; в качестве вступительной музыки МАРТИН планирует поставить «Round About Midnight» Майлза Дэвиса, а может, «Hilliard» и Яна Гарбарека, но не уверен, может, не стоит злоупотреблять стилем «нью-эйдж».

МОД. Вот я думаю, надо их поправлять, когда они говорят неправильно?..

МАРТИН. Я тут просто… У меня музыка в голове. Слушаю музыку, которая звучит в моей голове.

МОХАММЕД какое-то время смотрит на него, потом кивает.

МАРТИН. Просто слушаю. (Кивает.) Я ее не слышу.

МОД. Только какой в этом смысл, еще обвинят, чего доброго, в расизме. Но я не понимаю, почему мы должны так напрягаться.

АНН-МАРИ. Только жалуются. Такое ощущение, что они все время жалуются.

МОД. Сидели бы дома, откуда они там приехали.

АНН-МАРИ (зевает). Я сегодня совсем не спала ночью.

МОД. Да уж, уснешь тут… Биргит лежит неподвижно всю ночь, жуть какая-то… эта тишина. София плачет.