МОХАММЕД. Вначале нельзя, потому что тогда надо просто уезжать… Но потом психически устаешь, когда думаешь об одном и том же все время… Я видел самое ужасное, что может произойти. Я вообще не сплю ночью, лежу с открытыми глазами, иногда засыпаю в пять утра, а просыпаюсь опять в семь… И тогда я не знаю, где я… Я в Швеции, но мое тело в Биелине.
МАРТИН. Да… Ты хочешь… Ты думаешь потом вернуться… ну то есть, если это будет возможно… когда война кончится.
МОХАММЕД. Да.
РОГЕР
АНДЕРС
РОГЕР. Ливень, идиот!
АНДЕРС. А-а…
РОГЕР. Кому ты, блин, молишься?
МОХАММЕД. Сербы убили их, изнасиловали и сжигали. У меня были старые друзья, которые сербы, и они убили моих детей, и мою жену, и ее маму и потом сжигали. У соседей был список людей, которых надо было ликвидировать, и мы были в этом списке, соседи, с которыми мы разговаривали, пили кофе и знали всю жизнь… Но я был в больнице, у меня была рана на ноге, и тогда приходил сосед и рассказал, что они были в моем доме, и когда я вернулся, они уже были почти мертвые… я не мог ничего делать, они все украли и все разбивали, они оставили их на улице и сжигали их… но одно тело горело все время, я не мог разглядеть лицо, ничего не осталось… мне пришлось прятаться в одном доме в подвале вместе с другими, а потом мы должны были ехать с конвоем на четырнадцать автобусов, когда уехали оттуда… Нам приходилось идти три дня… может быть, шестьдесят километров, потому что идти можно было только в темноте… чтобы не напороться на сербские посты.
РОГЕР. И жить хочу, и умереть я в Швеции!
ТОМАС. Нам плевать, где ты хочешь умереть, только бы ты исчез.
МОД. Ты уже выходила?
МОХАММЕД. Мне приходилось оставить все.
АНН-МАРИ. Сегодня?
МОД. В парк.
АНН-МАРИ. Да, выходила ненадолго.
МОХАММЕД. И теперь я не знаю…
МАРТИН. Что делать.
МОХАММЕД. Какое я имею право жить в мире мертвых?
МОД. Народу было мало?
АНН-МАРИ. В парке? Да, мало.
ТОМАС. А?
РОГЕР. Ну…
АНДЕРС. Скоро кофе.
АНН-МАРИ. Был там один, сидел и говорил по мобильному телефону.
МОД. Это просто чтобы показать, что у него есть мобильный. О чем ему говорить-то?
РОГЕР. Но раньше было лучше, раньше было лучше, раньше. В Бекомберге.
АНН-МАРИ. Не знаю — он просто сидел и дул в него.
РОГЕР. Раньше было лучше.
МОД. Дул?
ТОМАС. Но только один год.
АНН-МАРИ. Просто дул. Подует, а потом снова дует.
РОГЕР. Но там было лучше. В Бекомберге.
ТОМАС. Было хорошо. Но только год.
МОД. Зачем?
СОФИЯ встает.
Вот так?
ТОМАС. Хорошо. Было только один год…
АНН-МАРИ. Я не знаю.
РОГЕР. Но раньше там было лучше.
ТОМАС. Последний год…
РОГЕР. Но там было лучше. Лучше, было лучше, больше порядка. Спроси Гуннара. Спроси Гуннара.
ТОМАС. …Хорошо. Только один год.
МОД
СОФИЯ. София идет в душ.
МОД. Опять? София — понятно, ну а ты-то?
РОГЕР. Спроси у Гуннара.
ТОМАС. Последний год было нормально.
МОД. Ты уже три раза сегодня мылась.
РОГЕР. Спроси у Гуннара, спроси у Гуннара.
ТОМАС. Ну, нормально было.
СОФИЯ. Да, но… нет.
МОД. Что?
РОГЕР. Спроси у Гуннара. Спроси у Гуннара.
ТОМАС. О чем?
РОГЕР. Спроси у Гуннара.
ТОМАС. О чем? О чем спросить? О чем я должен его спросить?
РОГЕР. Спроси у Гуннара… О том, как было раньше, как было раньше в Бекомберге.
ТОМАС. Да я сам там был, я и сам знаю, как там.
МОД. Вот как… И что, ты потом пойдешь ляжешь, отдохнешь, кофе не будешь?
СОФИЯ. София идет в душ.
ТОМАС. Гуннар, да.
РОГЕР. Спроси у него.
ТОМАС. Он же уволился. Он же тогда уволился.
СОФИЯ уходит.
РОГЕР. Он знает… Он знает, как было… Он там был.
ТОМАС. Я тоже. Не буду я никого спрашивать.
РОГЕР. Спроси его.
ТОМАС. Зачем? Я и сам там был.
МОД. Она вроде как не может взять себя в руки. Мне кажется, там что-то с папой… уж не знаю что.
РОГЕР. Спроси у Гуннара.
ТОМАС. Но… он же уволился. Я не знаю, чем он сей час занимается.
РОГЕР. Он знает, он знает, что было лучше, что раньше было лучше.
АНН-МАРИ. Так оно всегда.
МОД. Да, не знаю… Он какой-то актер.
АНН-МАРИ. Да, в мое время этого не было, но теперь-то есть.
МОД. Чтобы знать наверняка.