АНН-МАРИ.
Интересно, хотя бы кошка моя по мне скучает?.. Я оставила ее… своей приятельнице, ей у нее хорошо. Кошка, она понимает, что я в депрессии, чувствует это, и тогда становится такая ласковая, подходит, трется… как будто хочет что-то сказать, но я ничего не могу ей дать.МОД.
Да, животные куда лучше людей… Им можно доверять.АНН-МАРИ.
Моя подруга, она вообще не особо чувствительная, хотя умная, и гораздо увереннее меня. Она вот никогда ни о чем не рассуждает, никогда не нервничает, вообще никогда не дергается, в отличие от меня, я вот по любому поводу нервничаю, я всего боюсь — ну только если я не пью, потому что так я как бы пытаюсь со всем покончить — я запросто могла бы стать алкоголичкой или верующей… А тебе никогда не бывает тревожно, спрашиваю? Нет, говорит, зачем мне это нужно, с какой стати? А когда все совсем плохо, она просто смеется… Она работает хранителем в Музее этнографии. Они сейчас готовят большую японскую выставку, с разными тканями, бамбуком там… Так что беспокоиться ей не о чем, разве что обо мне.МОД.
Понятно.АНН-МАРИ.
Ну а я коротаю жизнь — день за днем.МОД.
А чем ты занимаешься?АНН-МАРИ.
Ну, сейчас… я на больничном.МОД.
Понятно.АНН-МАРИ.
А ты?МОД.
Чем я занимаюсь?АНН-МАРИ.
Ну да… Что ты сейчас делаешь?МОД.
Ну… Я работала в израильском посольстве. В охране.АНН-МАРИ.
Понятно.МОД.
Ну… Нет. Улица Торстенсонсгатан.АНН-МАРИ.
Понятно. Вот, значит, где.МОД.
Да… Ну так. Все со временем приедается.АНН-МАРИ.
А не там, случайно, часовня Армии спасения?МОД.
Там? Что-то не замечала. Не знаю.АНН-МАРИ.
Кажется, я там как-то была, хотела спастись, когда напилась, но, кажется, меня выставили… потому что я буйная была… а потом я попала к какому-то мужику, но это давно было…СОФИЯ.
Я не хочу лежать в постели. Она такая мягкая, матрасу, наверное, лет двадцать пять. Сколько на нем народу перележало, и все психически больные.РОГЕР.
И жить хочу, и умереть я в Швеции[14].АНН-МАРИ.
Хотя, может, это и не там, но, в общем, где-то на Эстермальме. Ему было лет шестьдесят, не меньше… Я хотела, чтобы он был моим папой.МАРТИН.
Сколько ты уже в Швеции?АНН-МАРИ.
Он им и был.МОХАММЕД.
О.АНН-МАРИ.
Такой же мерзкий… Рот набит червями.МАРТИН.
A-а.МОХАММЕД.
Я не много с кем-нибудь говорю.АНН-МАРИ.
Там я пробыла пару недель, а потом мы взорвали этот гадюшник, и они забрали меня, и я попала в детскую психушку… это было в восьмидесятые, когда все были счастливы… и меня отправили на Фэрингсё… стричь овец.МАРТИН.
Ты тут работаешь, у тебя есть работа?МОХАММЕД.
У меня есть книга.АНН-МАРИ.
Наркоты там было больше, чем на Плитке[15]. Не то чтобы я часто бывала на Плитке.МАРТИН.
А, понятно… А где, где ты жил в Боснии?МОХАММЕД.
Моя жена работала на ресепшене в гостинице… до того, как она умерла.МАРТИН.
Это там была война? В Боснии? Как это место называется?МОХАММЕД.
Нет, не там… Биелина.МАРТИН.
Где это?МОХАММЕД
МАРТИН.
Точно. Было очень красиво, просто потрясающе… вода, старый город… Мы хотели попробовать что-то новое, не ехать далеко, потому что ей было скоро рожать.МОХАММЕД
МАРТИН.
Да… это ужасно.МОХАММЕД.
Конечно.МАРТИН.
Да, и ведь конца этому нет.МОХАММЕД.
Да. Моя жена, и мои дети, и мама моей жены.МАРТИН.
Да.МОХАММЕД.
Я каждый день об этом думаю. Нельзя истребить это все так сразу.МАРТИН.
Нет, нет… но должно быть…