Через открытое окно влетает белый голубь и оказывается в дыму от погасших свечей.
Темно. Через мгновение в глубине сцены вспыхивает маленькая лодочка.
Больница
ТОМАС.
АНДЕРС.
МАТТИАС.
СОФИЯ.
МАРТИН.
МАРК.
МОД.
АНН-МАРИ.
РОГЕР.
МОХАММЕД.
ЭРИКА.
ХАРРИ.
МАМА РОГЕРА.
БИРГИТ.
ТОМАС, 25–30 лет, входит в отделение; вход расположен напротив столовой; направляется в холл, на ходу машет СОФИИ. Он ему явно небезразлична, он делает жест, будто кидает ей баскетбольный мяч, корчит гримасу. СОФИЯ либо не реагирует либо же медленно, устало, безрадостно отворачивается. Когда ТОМАС входит в холл, он оглядывает всех, кто там сидит, снова корчит гримасу, причмокивает и говорит.
ТОМАС. Здор
АНДЕРС. Привет… Ну да, все хорошо.
ТОМАС. Ну и ладно.
АНДЕРС. Да нет… Все спокойно.
ТОМАС. И давно уже так. Да что бы тут могло произойти? Марк оклемался от своей шизофрении и поступил в Высшую школу экономики?
АНДЕРС. Да…
МАТТИАС
МАТТИАС медленно поворачивается к ТОМАСУ. МАТТИАС очень худой, похоже, он похудел за совсем короткое время, рубашка и брюки висят. Он красиво одет, волосы совершенно седые, хотя ему немногим больше сорока, на щеках щетина, бледен, кажется, что он много плакал и плохо спал.
ТОМАС
АНДЕРС. Ну… Мы только что ели.
ТОМАС. Правда? П-правда?
Слышен чей-то плач.
АНДЕРС
ТОМАС. Да. Наверное. Слетевшая с катушек творческая личность.
АНДЕРС
ТОМАС. Так это только сейчас началось?
Пауза.
Да, хорошо бы сейчас оказаться где-нибудь еще.
АНДЕРС. Да.
ТОМАС. В Калифорнии… во Флориде… или в Нью-Йорке. А что, я бы смотался в Нью-Йорк, если мог бы.
АНДЕРС. Да… Там, наверное, много чего происходит.
ТОМАС. Что ты сказал? В Нью-Йорке?
АНДЕРС. Там, небось, много чего происходит каждую минуту.