Пьесы

КРЕСТЬЯНИН-ВЕЛИКАН. Я задушил старую ведьму своими руками, а сегодня я задушу молодую ведьму.

СЕПТИМУС (медленно поднимается и влезает на камень, с котороего спрыгнул Буфетчик). Я не ослышался? Тут кто-то сказал, будто единорог нечистое животное? Ну нет, единорог – самое благородное животное, и о нем сказано в Библии. У него молочно-белая кожа, и молочно-белый рог, и молочно-белые копыта, а еще у него голубые глаза, и он танцует на солнце. Никому не позволю ругать его, пока я жив. В «Великом бестиарии Парижа» написано, что единорог – чистое животное, что он – самое чистое животное на всем свете.

ПЕРВЫЙ КРЕСТЬЯНИН. Уберите его с камня, он пьян.

СЕПТИМУС. Ну да, я пьян, очень пьян, но это еще не причина, чтобы я разрешил кому-нибудь ругать единорога.

ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН. Послушаем его. Все равно нам нечего делать до восхода солнца.

СЕПТИМУС. Никто не должен ругать единорога. Ни мои друзья, ни поэты, никто. Я не против поохотиться на него, если вы так хотите, хотя он настырен и опасен. Поедем вместе на высокие плато Африки, где он живет, и там прострелим ему голову насквозь, но я слова плохого не скажу о нем, и если кто-нибудь заявит, будто единорог нечист, то пусть готовится к поединку со мной, ибо я утверждаю, что его чистота равна его красоте.

КРЕСТЬЯНИН-ВЕЛИКАН. Да он совсем пьян.

СЕПТИМУС. Нет, уже не пьян. На меня снизошло вдохновение.

ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН. Давай, давай. Мы никогда больше не услышим ничего подобного.

КРЕСТЬЯНИН-ВЕЛИКАН. Слезай. Хватит с меня. Нам пора за работу.

СЕПТИМУС. Слезай, ты говоришь, а если у меня божественным промыслом распушились перья на груди и раскрылись белые крылья? Ага! Теперь я понял. Вы нашли себе спокойное местечко, чтобы безнаказанно ругать единорога, но вам не повезло, потому что я вам не позволю. (Он спрыгивает с камня и бросается на толпу, которая старательно обходит его) В немилосердном этом городе я защищу благородного, молочно-белого, изменчивого единорога.

КРЕСТЬЯНИН-ВЕЛИКАН. Не стой у меня на дороге.

СЕПТИМУС. Почему бы это?

ПЕРВЫЙ КРЕСТЬЯНИН. Никакого насилия – иначе удача отвернется от нас.

Все пытаются оттащить Крестьянина-великана.

ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН. Ты убил его.

КРЕСТЬЯНИН-ВЕЛИКАН. Может, да, а, может, и нет – пусть себе лежит. Одну ведьму я задушил на Сретенье, другую задушу сегодня. Какое мне дело до него?

ТРЕТИЙ ГОРОЖАНИН. Обойдем город с восточной стороны. Плетельщикам корзин и сит это не понравится.

ЧЕТВЕРТЫЙ ГОРОЖАНИН. Оттуда недалеко до ворот Замка.

Они уходят в одну из боковых улиц, но вскоре, чего-то испугавшись, возвращаются в замешательстве.

ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН. Вы и вправду его видели?

ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН. С кем же спутаешь страшного старика?

ТРЕТИЙ ГОРОЖАНИН. Я стоял рядом с ним, когда призрак семь лет назад говорил через него.

ПЕРВЫЙ КРЕСТЬЯНИН. Никогда не видел его прежде. В моих краях он не объявлялся, вот я и не знаю, какой он из себя. Но я слышал о нем, от многих я слышал о нем.

ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН. Глаза у него становятся будто стеклянными, и у него начинается транс, а когда он уже совсем в трансе, душа покидает его. Тогда призрак занимает ее место и говорит его голосом. Мы не знаем, чей это призрак.

ТРЕТИЙ ГОРОЖАНИН. В последний раз, когда я был рядом, старик сказал: «Принеси пук соломы, у меня спина чешется». А потом он вдруг улегся на спину, глаза у него широко открылись, стали стеклянными, и он закричал, как осел. Тогда умер Король и дочь Короля стала Королевой.

ПЕРВЫЙ КРЕСТЬЯНИН. Говорят, Иисус въехал в Иерусалим на осле, поэтому ему известен его настоящий король. Он ходит повсюду, и никто не смеет отказать ему в просьбе.

КРЕСТЬЯНИН-ВЕЛИКАН. И мне никто не помешает взять ее за горло. Потом я сожму пальцы посильнее. Он будет лежать на соломе и кричать по-ослиному, и, когда он закричит, она умрет.

ПЕРВЫЙ КРЕСТЬЯНИН. Смотрите! Это он там на горе! Сумасшедший старик!

ВТОРОЙ КРЕСТЬЯНИН. Ни за что на свете не хотелось бы мне оказаться с ним рядом. Пойдемте на рыночную площадь. Она большая, и на ней будет не так страшно.

КРЕСТЬЯНИН-ВЕЛИКАН. Я не боюсь, но я тоже пойду с вами, чтобы своими руками задушить ее.

Уходят все, кроме Септимуса. В это время Септимус уже сидит, его голова в крови. Он трогает окровавленную голову, а потом смотрит на кровь на своих пальцах.

СЕПТИМУС. Нехристи! Сначала меня выкидывают на улицу, а потом чуть было не убивают. А ведь я пьян, значит, нуждаюсь в защите. Все люди, кто бы они ни были, время от времени нуждаются в защите. Даже моя жена была когда-то слабым младенцем, и ей были нужны молоко, улыбка, любовь, как будто она вдруг оказалась посреди реки и, скажем, предстояло утонуть.