Пьесы и сценарии

Действие происходит в одной из контрразведок СМЕРШ Красной армии 9 июля 1945 года от полуночи до полуночи.

КАРТИНА 1

Откуда-то — унылое вытьё многих собак, похожее на волчье. К началу разговора незаметно стихает.

Задний двор тюрьмы, плохо освещённый, ограниченный стенами трёхэтажного корпуса. Единственный свет — от костра из-под высокого бака посреди сцены. При баке устроен помост с лесенкой. Двое в чёрных одеждах с ушами шапок, поднятыми и торчащими как рога, хлопочут около бака, старший с ухватом залезает время от времени наверх и помешивает. Вокруг костра — дрова.

Ближе костра сидят на торчмя поставленных чурбаках и лежат на земле Елешев и Холуденев, Воротынцев и Печкуров, Кулыбышев, Климов и Гай. Хальберау занят сучением ниток, Фьяченте не то изготовляет, не то прочищает мундштук. Спиной ко всем лежит Давыдов, разложил перед собой еду в мешочках и ест.

Две пары непрерывно гуляют: Мостовщиков и Дивнич, Темиров и Рубин. Они проходят дугами и восьмёрками, то по авансцене, то в глубине.

Все стрижены и все неодеты, еле-еле прикрывая наготу: один в трусиках, другой надел полотенце набедренной повязкой, Рубин закутан в простыню. На Холуденеве, Давыдове — меховые офицерские жилеты на голое тело. Темиров — в кавказской бурке.

Мостовщиков — в пенсне, Воротынцев — с седой круглой бородкой, Рубин — с длинной чёрной.

ТЕМИРОВ

(выходя с Рубиным)

Есть у вас познания в теории мундира,

Этого оспаривать не стану,

Но сказать, что лейб-гвардейцы кирасиры…

РУБИН

Да-да-да, носили белые султаны!

Проходят.

МОСТОВЩИКОВ

(выходя с Дивничем)

Круто ж ваше христианство, круто.

Значит, в мир несёте вы — не мир, но меч?

ДИВНИЧ

Что же нам? Под колесницею Джагарнаута

Как рабам расслабленным полечь?

Проходят.

КЛИМОВ

Нам понять американцев? Винтиков у нас на это нет!

Выдают консервы. С розовой телятиной.

В банке — не пробоина, но маленькая вмятина,

Всё равно — в кювет!

Вот такие ящики целёхоньких галет! —

Угол где надбит, чуть в упаковке неисправа —

Всё равно — в канаву!!

(Смеётся.)

ХАЛЬБЕРАУ

(напевает за работой)

Унд варст ду кранк, зи пфлегте дихь,

Ден зи мит тифем шмерц геборен.

Унд габен алле дихь шон ауф, —

Ди муттер габ дихь нихт ферлорен.

ПЕЧКУРОВ

Ну, служил бы я в полиции, пошёл бы я в РОА, —

В пленном лагере четыре года, а?!

Старшим не был, с палкой не ходил,

На чужой беде не наживал румянца —

Доходил!

Выносил параши!

Хоть освободили б нас — американцы! —

И в глаза их не видал! Освободили — наши!

ВОРОТЫНЦЕВ

Наши, Ваня, это скользкое словцо.

Что в них наше? Звук фамилий? Русость на лицо?

После всех расстрелов, лагерей, колхозов,

уксуса из чаши —

Отчего б они вдруг стали наши?

РУБИН

(выходя с Темировым)

Да, я коммунист, притом ортодоксальный.

И каков бы личный жребий мой печальный…

Проходят.

ГАЙ

(у него правая рука ранена, подвешена на перевязи)

Наш, советский генерал: «Бойцы! — назад!»

А американский: «Почему?

Извините, вы у нас в гостях, а наш обряд —

Что садится и простой солдат

С генералом к одному столу!»

КЛИМОВ

От-торвал!!

ГАЙ

Рванула на бросок

К угощенью братия!

КЛИМОВ

Ничего не скажете, — урок

Демократии!

Темиров и Рубин минуют жующего Давыдова. Давыдов ловит Рубина за край простыни.

ДАВЫДОВ

Лев Григорьич! Угощений немудрецких

Сядемте, покушаем, прислали тут друзья…

Некому открыться: истинно-советских

В камере лишь двое — вы да я…

РУБИН

Да, но я… повременю

С лёгкостью такой искать себе родню.

(Проходит.)

ЕЛЕШЕВ

(Холуденеву)

Юный друг мой! Сединой увенчан,

(поднимает руку к волосам)

…Ах, острижен я… сказать сегодня смею:

Жизнь свою я прожил ради женщин

И ничуть о том не сожалею.

ДИВНИЧ

(выходя с Мостовщиковым)

Да, я соучастливо немею

И пред тёмной глубиною неба звёздного,

И пред красками восхода и заката,

И перед рыданием раскаяния позднего

Моего страдающего брата.

Я люблю людей в их бренной обволоке,

В том грехе, которым души отенетили, —

Завещал Господь любить людей в пороке, —

Кто ж их не полюбит в добродетели?

Проходят.

РУБИН

(Темирову)

Вот упрутся как бараны в инструктивное письмо!

Ну, не вытерпишь, отпустишь остренькое mot.

Я им всем в политотделе как бельмо.

Знай себе, толкут посылочки супруге, —

Не политработники — трофейщики, хапуги!

Но кому? кому я это говорю?! —

Вы злорадствуете, вам смешно!

Проходят.

ДАВЫДОВ

(завязав мешочки, через плечо)

Джиованни! На сухарь!

Фьяченте поспешно берёт, раскланиваясь.

(Подумав.)

На к сухарю,

Вылижь пальцем стеночки и дно.

Подаёт баночку. Фьяченте берёт её одной рукой, другую прижимая к сердцу; кланяется.

ГАЙ

Сдержанный, толковый, твёрдая рука.

Раньше был он командиром нашего полка.

Видишь сам, он говорит, вот ты войну прошёл, —

За кого мы лили кровь? Когда от дурости излечимся?..

Хоть и горько, а выходит: там, где хорошо, —