«Благословение тебе, тюрьма» — реплика Алекса из пьесы «Свет, который в тебе» — это отнюдь не призыв к системе лагерей и тюрем, это христианский опыт необходимости и неизбежности крестности жизненного пути. Замысел «идеально-регулируемого» общества, кем бы оно не конструировалось — полуграмотными монстрами или прогрессивными учёными, — не выполним, а если выполним — то страшен.
Пафос пьесы в том, что ценность человеческой жизни раскрывается перед лицом смерти. Смерть — единственная сила во Вселенной, с которой неспособна справиться наука. Недаром Алекс говорит: «…мы вынуждены философию свою строить так, чтоб она была годна и к смерти! Чтоб мы были готовы к ней!» Но готова к ней лишь дальняя родственница Маврикия со значащим именем Христина. Когда в доме появляется смерть, она находит нужные слова. Крестит умершего. Зажигает свечу. и читает Евангелие. Книгу о человеческом бессмертии.
«Свечу на ветру» на российской сцене так и не поставили, одно время она лежала в литчасти Ленкома, но спектакль не случился. Театральная судьба драматургии Солженицына в России пока не богата. Есть удачные инсценировки его романов, но, несмотря на многие попытки, по пьесам поставлено только два спектакля: в 1991 году во МХАТе Олег Ефремов всё же осуществил давнюю свою мечту и сделал спектакль по третьей пьесе из трилогии «1945 год» «Олень и шалашовка» («Республика труда»), а в 1995-м Борис Морозов в Малом театре поставил первую — «Пир победителей». К этой постановке я имел прямое отношение, работая в те годы завлитом Малого театра.
Хотя косвенно был свидетелем и самой первой попытки поставить «Оленя и шалашовку». Осенью 1963 года я пошёл учиться в школу рабочей молодежи и устроился осветителем в театр «Современник». Тогда «Современник» второй сезон «жил Солженицыным». Его любили, ценили, постоянно говорили о нём, особенно о его пьесе «Олень и шалашовка». Пьеса лежала в литчасти, но текст получить было невозможно — понятно, по каким причинам. Пьесу хорошо знал весь театр — не только актёры, но даже мои коллеги по электроцеху, рабочие. Они мне объяснили, что такое «олень», что такое «шалашовка», рассказывали о замысле спектакля, по которому мы, осветители, должны были в какой-то момент из зрительских лож софитами «слепить» зрительный зал — как прожекторами на зоне. Мне врезался в память этот образ, очень театральный: осветители, направляющие свет софитов на созданную художником «зону»…
Спектакль так и не был поставлен, как известно, запрещено было даже начинать репетиции, и роман театра с Солженицыным остался незавершённым. Олег Ефремов поставил пьесу только в 1991 году, совсем в другое время, и сейчас даже представить трудно, как бы приняли спектакль, осуществись он в 1963-м. Об Александре Исаевиче говорили тогда «сверху донизу». Хорошо помню, как после какого-то спектакля на выходе из театра сантехник лет тридцати обсуждал с кем-то только что опубликованный рассказ Солженицына «Для пользы дела». Я зацепился, разговорились, потом пошли к нему в подсобку и проговорили до утра — сперва о рассказе, а потом уже обо всём, что к тому времени было напечатано Солженицыным.
В 1988 году в СССР снова начинается борьба за Солженицына. Уже понятно, что вот-вот будет что-то напечатано. Летом этого года Е. Ц. Чуковская в «Книжном обозрении» пишет о необходимости публикации его текстов[17].
Работая в Малом театре, я предложил режиссеру Борису Морозову обратить внимание на пьесы Солженицына. Он ответил, что именно «Пир победителей» больше всего его и привлек, так как там есть образ зеркала: «Я представляю, как это может быть сценично, зрелищно». и речь пошла о включении «Пира победителей» в репертуар Малого театра. Но нам позвонили из Министерства культуры СССР и «разъяснили», что ставить пьесу Солженицына сейчас не время. Конечно, звонок был по указке ЦК. Запрет касался всего, что вышло из-под пера Солженицына, в первую очередь — «Архипелага ГУЛАГа».
В 1994 году идея спектакля «Пир победителей» возникла снова. Но появилась другая сложность. Когда мы думали о постановке в 1988–1989 годах, не было речи о приезде Солженицына. А в 94-м его возвращение уже ожидалось, и у театра появилась совершенно иная мера ответственности — не перед ЦК КПСС, а перед Александром Исаевичем, который спектакль увидит. К тому же приближалось 50-летие Победы и спектакль планировалось выпустить к юбилейной дате. Какова будет реакция ветеранов? Решили подготовить спектакль как можно быстрее и показать его в декабре 1994 года. Если всё хорошо — покажем и в праздничные дни. А если спектакль получится неудачным — к весне 1995-го можно не включать его в праздничную афишу.