М а р и к а. Почему? Ты ведь принял ее по моей протекции…
В и л л и. Отчасти.
М а р и к а. И что бы там ни было, она вышла отсюда осчастливленная. А правда, это забавно, что парню именно сегодня удалось смыться!
В и л л и. Очень жаль, но я должен разочаровать тебя.
М а р и к а. Что? Но я ведь все слышала. Не обманул же ты ее?
В и л л и. Не совсем так! Христиан Фенс действительно ускользнул из наших рук. Сегодня утром он умер в своей камере. Немножко перестарались при допросе прошлой ночью. Да-а. Через несколько дней семья получит извещение.
Марика смотрит на него остолбенев, безотчетно протягивает ожерелье, кладет его в руку Вилли.
(Прячет ожерелье в карман, смотрит на часы.)
Ну, а теперь за работу. До отхода поезда всего четыре часа. (Идет к столу.)
Марика провожает его взглядом, рука ее повисает в пространстве. Внезапно разражается тихим, похожим на сдавленное рыдание, потом все более истерическим смехом.
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
В оккупированной Франции. Ресторанчик в небольшом городке на севере. Стеклянная дверь и витрина на улицу. Ф а н ш е т т а стоит за стойкой, подперев руками подбородок, глаза ее неподвижно устремлены в пространство. Т у р т е р е л л ь сидит за столиком в углу.
Т у р т е р е л л ь. И те свои, и эти свои. А по счетам кто платит? Мирные люди. Такие вот, как Пьер, как аптекарь Граппэн, как старый Мортье… (Сердито.)
Не согласен я с этим, Фаншетта, понимаешь? Не согласен. Сегодня французы уже не великий народ. Но за всю-то нашу историю, кажется, можно было ума-разума набраться. Кой-кому мерещится, что одна горячая голова стоит целого батальона пехоты… (Стучит кулаком по столу, кричит.) Неправда! Говорю тебе, Фаншетта, неправда! (Меняя тон.) А солнце-то светит для всех!Ф а н ш е т т а (по-прежнему неподвижная, шепчет)
. Солнце… для всех…Т у р т е р е л л ь. Немцы — это буйные сумасшедшие. Рано или поздно на них наденут смирительную рубашку, и тогда они сами, понимаешь, сами убедятся, что солнце светит для всех. Однако помогать им в этом вовсе не следует. Пусть каждый сам ума набирается. А кто им больше всех помогает? Конечно, тот, кто воображает, будто борется против них! Да!
Ф а н ш е т т а (резко)
. Дядюшка Туртерелль! Что ты болтаешь?Т у р т е р е л л ь. Я правду говорю, деточка! Правду говорю. Своими безумными выходками они только еще больше распаляют немцев, дают работу их мускулам. Этого дьявола с усиками они спасают от склероза, от ожирения сердца, от несварения желудка. Вот что делают эти горячие головы, эти партизаны!
Ф а н ш е т т а. Дядюшка Туртерелль! Я запрещаю тебе так говорить!
Т у р т е р е л л ь (иронически)
. Особенно сегодня, да? (Показывая рукой на улицу.) Спросила бы тех семерых, они сказали бы тебе, прав старый Туртерелль или нет!Ф а н ш е т т а (выпрямляясь)
. И сегодня запрещаю и завтра, дядюшка Туртерелль… А тех… (тише) тех ты оставь в покое…Т у р т е р е л л ь (встает, подходит к Фаншетте, они смотрят друг другу в глаза)
. Кто бы поверил, Фаншетта, что ты не мужчина и что тебе только двадцать шесть лет…Ф а н ш е т т а. Кто бы поверил, что ты был когда-то моим учителем, дядюшка Туртерелль…
На улице появляются Р у т З о н н е н б р у х в дорожном костюме и о ф и ц е р в мундире майора вермахта, щеголеватый, лет за сорок; перед дверью они останавливаются, с минуту раздумывают, входят. Туртерелль отходит к своему столику к углу.
О ф и ц е р (вежливо здороваясь)
. Здравствуйте. Нельзя ли что-нибудь выпить, мадемуазель?Ф а н ш е т т а. Есть только пиво…
О ф и ц е р. Может быть, есть коньяк?
Ф а н ш е т т а. Нет, только пиво.
Р у т (пожимает плечами)
. Что же делать, пиво так пиво. (Идет к одному из столиков, садится, офицер присаживается напротив нее.) Сказать по правде, герр майор, у меня в чемодане есть бутылка коньяку, но я поклялась, что довезу ее в неприкосновенности до Геттингена. Папа пьет мало, но от рюмки коньяку иногда не отказывается.