Пьета из Азии

Но Угольников продолжал гладить плечи Илоны, шепча на ухо: «Красотуля, умнуля, сладуля, мимишка, зайчик…»

— Когда выйдет эта докторша? У нас автобус после обеда? Что она так долго тулен хети делает?

— Главное, она согласилась нам помочь. А остальное неважно. Подождём. Гостиница рядом. Я вещи уже упаковал. А ты? — Угольников приложился губами к щеке Илоны, к её завитку над ухом. Куртка на Илоне была очень модной, ярко-сиреневой, штанишки такого же цвета, кроссовки белые, с розовыми вставками. Женщина была прелестна. Угольников не замечал ни морщин у глаз, ни слегка сморщенной шеи, ни загрубелых мозолей на пальцах от постоянной мойки посуды. — Хочешь я предложу тебе другую работу?

— Какую? — Илона мягко приподняла бровки.

— Ты, говоришь, что работала экскурсоводом на предприятии, да?

— Отчего же «работала»? В моём трудовике числится эта запись. Просто директор предложил временно подработать в пищеблоке. Пока идёт пертурбация…а дальше, может, придут нормальные времена. Кто знает?

— А твой муж что говорит? — Угольников решил острожно узнать о семейном статусе Илоны.

— Ну-ну, вспомнили-с, подумали-с, нет ли соперника здесь? — женщина мягко пропела эту фразу высоким альтом. — А я ещё и серенады умею!

В это время к ним подошла Олива. «Какая милая парочка. Как мы вчера…наверно они влюблены! И очень хотят друг друга…но зачем они пришли узнавать про этого старикана? Родственники? Враги? Фэсбэшники? Русские все такие…либо полицаи, либо энкэведешники-сталинисты…»

Олива протянула Угольникову бумажку с текстом: там было написано с ошибками, но по-русски. Видимо Олива перед тем, как выйти к русским написала небольшое письмо к ним. Обращение: «Гунько ваша дед? Дядя? Что вы надо? Лучше ехать в Москву. И молчи. Я вам кто — предатель? Что хочешь?»

Угольников мягко достал оранжевую купюру из кармана и протянул Оливе.

— Я — Алексей. А вы?

Олива отрицательно покачала головой. Нет.

Тогда Угольников пошёл ва-банк. Он достал фотографии из кармана: показал на одну из них. Это был довоенный снимок деда Николая.

— Мой дед. Файзер.

Сказал Угольников.

— А Гунько его пиф-паф!

Угольников показал, как Гунько убил деда. И как упал его дед.

И неожиданно плечи Угольникова затряслись и он заплакал. Тихо по-мальчишески.

— Гунько — фриц! — пояснила Илона. — Фашист.

Олива растерялась. Оказывается, эти русские не сволочи. А просто несчастные люди. Ищут убийцу деда в войне.

— Unohda sota 1941-45.

Это означало — забудьте про войну. Нет смысла.

— Оnko vanhus elossa vai kuollu? — спросила Илона фразой из словаря.

Что ты спросила? Что?

Угольников снова приобнял Илону. Поцеловал её на виду у Оливы в щеку.

— Я спросила, что со стариканом?

— Vai kuollu… — соврала Олива. Пусть думают, что он умер. Так будет лучше!

И зачем? Отчего? Какой смысл ворошить старое? Я не уполномочена им ничего говорить. Эта информация лишь для родственников. Например, для дочери Гунько. Пусть уезжают. Потому что Вето сказала: у них отъезд в четыре вечера…

Но глаза Оливы скользили по фигурке Илоны. Как точёная! Какие же эти варвары красивые. И рыцарь у неё — обнимает. Целует. Чудесная парочка. Неожиданно Олива протянула бумажку с номером своего домашнего адреса. И добавила:

— Ihme, ihmeteko, voimateko…

Все трое рассмеялись. Илона написала на листочке из блокнота тоже свой домашний адрес. Угольников уже хотел раскланяться, но жадная Олива протянула руку за деньгами.

— Anna rahat!

«Что это значит? Илона?» — поинтересовался он.

«Дай ей немного денег».

«Я давал».

«Наверно, другу сумму ей надо!»

«Какую? Больше? меньше?»

«Думаю, что сто марок. Хватит…»

И Угольников протянул вместо оранжевой купюры бирюзовую. Олива ловко сжала её в руках. «Куплю своему любимому сегодня хорошего вина!»

И, вправду, бутылка была чудо, как хороша!

И Ihme, ihmeteko, voimateko, секс были на высоте. Похоже, что эти русские принесли Оливе удачу.

Арви…Арви…я любою тебя. Всем финским морозом. Льдом. Удачей. Женись на мне!

Не могу. Мама против моей ранней женитьбы. И денег у меня мало. На — возьми у меня есть! И Олива протянула Ярви сто марок. Я ещё дам. Откуда деньги? Я соврала русским, что нацист Гунько умер. Зачем? Вдруг правда вскроется? Не вскроется. И я не обязана ничего, никому говорить. Сделаю вид, что не поняла вопроса этих людей. Илона говорила невнятно…ладно…ладно…спи. Ты ещё придёшь? Приду. Как только устроюсь на работу.

Олива заметила, как только появлялись русские — приходила удача.

И Арви возвращался.

Стоило Оливе только подумать об Илоне и Угольникове, то вечером Арви уже был в её постели! И Олива поняла — они её талисман. Некий финский оберег, охранитель, такой вязаный браслет.