Петер Каменцинд. Под колесом. Гертруда. Росхальде

– А я походил на Пьера, когда был в его возрасте? – задумчиво спросил Альбер.

Госпожа Адель опустила руку с ножницами, посмотрела сыну в глаза, потом зажмурилась, стараясь вызвать в памяти его детский облик.

– Внешне ты был довольно похож на него, кроме глаз, и не такой тоненький и стройный, ты пошел в рост позднее.

– А вообще? Я имею в виду – внутренне?

– Что ж, капризы случались и у тебя, мой мальчик. Но мне кажется, в тебе все же было больше постоянства, ты не так быстро менял игры и занятия, как Пьер. И он более порывист, чем ты, менее уравновешен.

Альбер забрал у матери из рук ножницы и нагнулся к розовому кусту, высматривая цветы.

– В Пьере больше от папа́, – тихо сказал он. – Послушай, мама, как странно, что в детях повторяются и перемешиваются черты родителей и предков! Мои друзья говорят, в каждом человеке уже с младенчества есть все, что целиком определяет его жизнь, и ничего с этим поделать нельзя, совершенно ничего. Если у кого-нибудь, например, задатки вора или убийцы, ему ничем не помочь, он непременно станет преступником. Вот ужас. Ты ведь тоже этому веришь? Так утверждает наука.

– Мне все равно, – улыбнулась госпожа Адель. – Если некто сделался преступником и убивал людей, то наука, вероятно, может доказать, что он изначально имел такие задатки. Но я нисколько не сомневаюсь, что есть множество добропорядочных людей, которые унаследовали от родителей и пращуров достаточно дурного и все же остаются хорошими людьми, и вот это наука исследовать не умеет. Правильное воспитание и добрая воля, по-моему, надежнее любой наследственности. Мы понимаем, что́ порядочно и что́ справедливо, можем этому научиться и затем действовать соответственно. А уж какие тайны пращуров в нас сокрыты, никому в точности не известно, и лучше не слишком в это вникать.

Альбер знал, что маменька никогда не пускается в диалектические диспуты, и, по сути, в глубине души безотчетно соглашался с ее простым образом мыслей. Однако же чувствовал, что опасная тема отнюдь не исчерпана, и охотно сказал бы что-нибудь дельное касательно теории причинности, ведь в изложении иных друзей она всегда казалась ему весьма убедительной. Но он тщетно искал твердых, ясных, неопровержимых слов, а к тому же – не в пример друзьям, которыми восхищался, – чувствовал, что много больше расположен к моральному либо эстетическому рассмотрению вещей, нежели к научно-беспристрастному, на стороне которого выступал в кругу однокашников. И, оставив эти помыслы, он вернулся к розам.

Между тем Пьер – он вправду неважно себя чувствовал и утром встал намного позже обычного и без бодрости – играл у себя в детской, пока не заскучал. Настроение у него было скверное, и ему казалось, что сегодня непременно должно произойти что-то особенное, иначе этот унылый день так и будет несносным – ни красоты, ни радости.

Томимый смутным ожиданием и недоверием, он вышел из дома и направился в липовую рощу, в поисках чего-нибудь новенького, какой-нибудь находки или приключения. В желудке у него неприятно посасывало, раньше так уже бывало, голова была усталая и, как никогда, тяжелая, он бы с радостью уткнулся сейчас в маменькины колени и расплакался. Но ведь нельзя, пока здесь гордый старший брат, который и без того постоянно давал ему понять, что он еще маленький.

Вот если бы маменька сама догадалась что-нибудь сделать, позвала бы его или предложила поиграть и приласкала. Только она сейчас, конечно же, опять где-то с Альбером. Пьер чувствовал, день нынче несчастливый и надеяться не на что.

В нерешительности мальчик печально бродил по гравию дорожек, руки в карманы, в зубах увядший стебелек от липового цветка. В утреннем саду было свежо и сыро, а стебелек на вкус горчил. Он с досадой выплюнул его и остановился. Ничего не приходило в голову, не хотелось ему сегодня быть ни принцем, ни разбойником, ни возчиком, ни строителем.

Наморщив лоб, он смотрел под ноги, разгребал мысками ботинок гравий и пинком отшвырнул с дорожки далеко в траву липкого серого слизня. Ничто не заводило с ним разговор, ни птицы, ни бабочки, ничто не смеялось ему навстречу, не веселило его. Все молчало, все выглядело буднично, безнадежно и скудно. Он сорвал с ближайшего куста светло-красную кисточку смородины, попробовал – холодная, кислая. Надо бы лечь и поспать, думал он, поспать подольше, пока все опять не будет выглядеть новым, красивым и веселым. Ведь нет никакого смысла бродить тут, изводить себя и ждать событий, которые не хотят происходить. Как было бы замечательно, если б, к примеру, грянула война и по дороге прискакали солдаты верхом на конях или где-нибудь случился пожар либо огромное наводнение. Ах, такое случалось только в книжках с картинками, в жизни этаких вещей никогда не видишь, а может, их и вовсе не случается.