Петер Каменцинд. Под колесом. Гертруда. Росхальде

Нет, он хотел совсем не этого. И просто чтобы уйти, сказал, что пойдет кормить голубей, и зорко отметил, что отец облегченно вздохнул и обрадовался, что он уходит. Мальчик был отпущен с поцелуем и вышел вон. Отец закрыл дверь, и Пьер снова остался один, пуще прежнего опустошенный. Он побрел прямо по лужайке, где, собственно, ходить не разрешалось, рассеянно и огорченно сорвал цветок-другой, безучастно глядя, как в сырой траве его светлые желтые ботинки покрылись пятнами и потемнели. В конце концов, побежденный отчаянием, он бросился в траву, рыдая, зарылся в нее лицом, почувствовал, как рукава голубой рубашки, промокнув, липнут к плечам.

Только когда начал зябнуть, он безнадежно встал и тихонько прокрался в дом.

Скоро его позовут, и тогда все увидят, что он плакал, а потом заметят мокрую, грязную рубашку и отсыревшие ботинки и выбранят его.

Неприязненно покосившись на кухонную дверь, он прошел мимо, ему не хотелось ни с кем встречаться. Хорошо бы оказаться сейчас где-нибудь далеко-далеко, где никто про него не знает и не станет о нем спрашивать.

Тут он углядел ключ в двери одной из обычно пустующих гостевых комнат. Вошел, закрыл дверь, открытые окна тоже закрыл и сердитый и усталый, не разуваясь, забрался на большую незастланную кровать. И лежал там, то заливаясь слезами в своей безутешности, то впадая в дремоту. А когда спустя долгое время услышал, как маменька зовет его во дворе и на лестнице, отвечать не стал, только упрямо спрятался поглубже под одеялом. Голос маменьки то приближался, то отдалялся и наконец умолк, но мальчик не смог одолеть упрямство и не отозвался. А в конце концов так и уснул с мокрыми от слез щеками.

В полдень, когда Верагут пришел к обеду, жена тотчас спросила его:

– А Пьера ты с собой не привел?

Он отметил ее слегка взволнованный тон.

– Пьера? Я не знаю, где он. Разве он был не с вами?

Госпожа Адель испугалась, повысила голос:

– Нет, после завтрака я его не видела! А когда искала, девушки сказали мне, что видели, как он шел в мастерскую. Разве он не заходил туда?

– Заходил на минутку и сразу же убежал, – ответил художник и сердито добавил: – Неужели никто в доме не смотрит за ребенком?

– Мы думали, он у тебя, – коротко и обиженно сказала госпожа Адель. – Пойду искать.

– Пошли кого-нибудь за ним! Давайте обедать.

– Можете начинать. Я сама поищу.

Она поспешно вышла из комнаты. Альбер встал, хотел пойти следом.

– Останься, Альбер! – воскликнул Верагут. – Мы же обедаем!

Юноша со злостью посмотрел на него.

– Я пообедаю с мамой, – упрямо сказал он.

Отец иронически усмехнулся, глядя в его взволнованное лицо.

– Да пожалуйста, ты же хозяин в доме, верно? Кстати, если опять вздумаешь бросать в меня ножи, то будь добр, не обращай внимания на предрассудки!

Сын побледнел, отшвырнул стул. Впервые отец напомнил ему ту давнюю яростную вспышку. И он не сдержался:

– Нельзя так говорить со мной! Я этого не потерплю!

Верагут взял ломтик хлеба, откусил кусочек, не ответил. Налил себе в стакан воды, медленно выпил и решил держать себя в кулаке. Сделал вид, будто он здесь один, и Альбер неуверенно отошел к окну.

– Я этого не потерплю! – в конце концов еще раз воскликнул он, не в силах обуздать гнев.

Отец посыпал свой хлеб солью. Мысленно он видел, как поднимается на корабль и плывет по бесконечным чужим морям, далеко-далеко от этой неизбывной свистопляски.

– Ладно, – сказал он почти миролюбиво. – Я вижу, тебе неприятно говорить со мной. Так что оставим разговоры!

В этот миг за дверью послышался удивленный возглас и целый шквал взволнованных слов. Госпожа Адель отыскала мальчика в его убежище. Художник прислушался и быстро вышел из столовой. Похоже, сегодня все идет кувырком.

Пьера он застал в грязных ботинках на разворошенной гостевой кровати, заспанного и заплаканного, со спутанными волосами; перед ним в беспомощном изумлении стояла его мать.

– Малыш! – наконец воскликнула она озабоченно и сердито. – Что ж это такое? Почему ты не отвечаешь? И почему лежишь здесь?

Верагут усадил мальчика, с испугом всмотрелся в тусклые глаза.

– Ты заболел, Пьер? – ласково спросил он.

Мальчик растерянно покачал головой.

– Ты что же, спал? И давно ты здесь?

Тоненьким, жалобным голосом Пьер ответил:

– Я не виноват… Я ничего не сделал… У меня просто болела голова.

Верагут на руках отнес его в столовую.

– Дай ему тарелку супа, – сказал он жене. – Тебе надо поесть горячего, малыш, сразу станет лучше, вот увидишь. Ты не иначе как захворал, бедняга.

Он усадил мальчика, подсунул ему под спину подушку и сам стал кормить его с ложки супом.

Альбер сидел молча, замкнувшись в себе.

– Кажется, он и правда захворал, – уже почти спокойно сказала госпожа Верагут, как мать она была скорее готова оказывать помощь и ухаживать за больным, чем расследовать необычные шалости и выносить соответственный вердикт.

– Ты только покушай, солнышко мое, а потом ляжешь в постельку, – ласково уговаривала она.