…Груды зданий, башни, купола церквей, фабричные трубы. Вдруг по этой черноте забегали огни, как искры по куску обугленной бумаги. И понял или мне это кто сказал, что это взрывы исполинского подкопа. Я ждал, я знал, что еще один миг — весь город взлетит на воздух, и черное небо обагрится исполинским заревом…
…Бесчисленные мертвецы, чьими костями „забучена топь“, встают в черно-желтом холодном тумане, собираются в полчища и окружают глыбу гранита, с которой всадник вместе с конем падают в бездну…»
Не отставала от Мережковского в жестоких «посланиях» Петербургу и другая жительница Северной столицы Зинаида Гиппиус:
Даже Алексей Толстой, в общем-то любивший Петербург, невесело размышлял о городе на Неве:
«…и повелось думать, что с Петербургом нечисто. То видели очевидцы, как по улице Васильевского острова ехал на извозчике черт. То в полночь, в бурю и высокую воду, сорвался с гранитной скалы и скакал по камням медный император. То к проезжему в карете тайному советнику липнул к стеклу и приставал мертвец — мертвый чиновник…»
Вглядываясь в историю Северной столицы, в романе «Сестры» Алексей Толстой писал:
«…Как сон, прошли два столетия: Петербург, стоящий на краю земли, в болотах и пусторослях, грезил безграничной славой и властью; бредовыми видениями мелькали дворцовые перевороты, убийства императоров, триумфы и кровавые казни; слабые женщины принимали полубоже-ственную власть; из горячих и смятых постелей решались судьбы народов…»
Конец XIX и начало XX веков, по Алексею Толстому, тоже привносили в петербургскую жизнь тревогу и опасения:
«В последние десятилетия с невероятной быстротой создавались грандиозные предприятия. Возникали, как из воздуха, миллионные состояния. Из хрусталя и цемента строились банки, мюзик-холлы, скетинги, великолепные кабаки, где люди оглушались музыкой, отражением зеркал, полуобнаженными женщинами, светом, шампанским.
Спешно открывались игорные клубы, дома свиданий, театры, кинематографы, лунные парки. Инженеры и капиталисты работали над проектом постройки новой, не виданной еще роскоши столицы, неподалеку от Петербурга, на необитаемом острове.
В городе была эпидемия самоубийства. Залы суда наполнялись толпами истерических женщин, жадно внимающих кровавым и возбуждающим процессам. Все было доступно — роскошь и женщины. Разврат проникал всюду…»
Впрочем, о том, что «разврат проник всюду» в Северной столице, говорили и в царствование Петра Великого, и в недолгое правление его супруги Екатерины I. И не просто говорили, а писали об этом в подметных письмах, шептали на сенном рынке и в кабаках. Пророки — ненавистники Петербурга пророчили даже гибель города сразу после смерти царицы Екатерины I.
Ошибка графа Девиера
В апреле 1726 года, неподалеку от Исаакиевской церкви, было найдено подметное письмо. Спустя несколько дней, в «Петровском кружале» агенты генерал-полицмейстера обнаружили еще одно. В нем говорилось, что дни царицы Екатерины сочтены, а вслед за ее смертью погибнет и Петербург, и многие его жители.
Государыня и Верховный тайный совет серьезно отнеслись к этим зловещим пророчествам. Срочно был оглашен указ. В нем назначалась огромная по тем временам сумма в 1000 рублей за поимку или выдачу авторов подметных писем и предсказаний. А за укрывательство их и за недоносительство любому грозила смертная казнь.
Царица и светлейший князь Меншиков почувствовали нарастающую опасность. Северная столица забурлила слухами, повсюду росло недовольство верхами. На улицах и площадях Петербурга появлялись какие-то подозрительные, явно не местные, личности. Тревога и волнение проникали во дворцы и имения знатных людей империи.
В начале 1726 года у Аничкова моста на Невском был построен вместительный караульный дом. Там тщательно проверялись документы всех приезжающих в Северную столицу. Ну а тех, у кого документов не было, допрашивали и даже беспощадно пытали.
Отвечал за эту работу генерал-полицмейстер Петербурга граф Девиер.
Ходили слухи, что немало людей в караульном доме умирало от истязаний. Их потом тайком вывозили за город и выбрасывали в ближних лесах без погребения.