Петербургская социология сегодня – 2015. Сборник научных трудов Социологического института РАН

А. Гоулднер назвал свой концепт «социологией социологии», или «рефлексивной социологией». И хотя эпитет «рефлексивный» сегодня самый расхожий у социологов (Н. Луман, П. Бурдье, Э. Гидденс и др.), тем не менее у А. Гоулднера мы находим использование и применение этого термина в его важном критическом смысле. Этот критический вывод, который социология делает относительно социологии, то есть относительно самой себя, откровенно нелицеприятный. Причина кризиса науки о социуме лежит сугубо на совести социологов, которые потеряли интерес к критическим проблемам общества и самоизолировались в собственном дискурсе. По словам А. Гоулднера, мы наблюдаем «растущее отчуждение социологов <…> от общества в целом, в котором они живут и работают <…> Социология сделалась опасно независимой от мира, который она поклялась изучать объективно» (Гоулднер 2003: 569). Ощущение непорядка в огромном социологическом хозяйстве у американского автора принимает форму, близкую к призыву пересмотреть ситуацию, прежде всего по причине контраста между тем, что делает и чего не делает современная социология. Поэтому agent’а вернувшейся к своему призванию социальной науки формулируется им решительно и, можно сказать, вполне предсказуемо: «Рефлексивная социология имеет задачу – и это основная часть ее исторической миссии – помогать людям в их борьбе за обладание тем, что им принадлежит, – обществом и культурой – и содействовать их пониманию того, кем они являются и чего могут хотеть» (Гоулднер 2003: 566). Если дезертирство социологов от этой миссии – это род профессионального предательства и отступничества от своей дисциплины, то первоочередная задача «рефлексивной социологии» – исследовать условия возвращения социолога в свою профессию. И главное, а может быть, и единственное требование состоит в том, чтобы ученый-социолог вернулся в свою профессию не просто в качестве узкого специалиста, как это характерно, например, в естественных и технических науках, но в качестве полноценного субъекта социума, то есть как человек, через сознание которого проходит историческая и социальная проблематика текущего момента.

На эту тему А. Гоулднер высказывается достаточно охотно и предметно: «Рефлексивная социология воплощает в себе критический подход к традиционной концепции об ограниченной роли ученого и видит ей альтернативу. Она имеет целью преобразовать отношение социолога к своей работе» (Гоулднер: 552). Или в том же духе: «Корни социологии уходят в природу социолога как человека <…> Вопрос, который должен стоять перед ним, это не просто вопрос, как работать, но вопрос, как жить» (Гоулднер 2003: 546). Отсюда и сверхзадача «рефлексивной социологии» – «преобразовать самого социолога, глубже проникнуть в его повседневную жизнь и работу <…> и поднять самосознание до нового исторического уровня» (Гоулднер 2003: 546). Целесообразно еще раз подчеркнуть, что автор книги «Наступающий кризис западной социологии» все время акцентирует внимание на социологе не как просто специалисте, а скорее как человеке, укорененном в масштабности социальной жизни, текущей истории, в злобе дня современности. Поэтому сопровождающие его (социолога) эмпирические обстоятельства, в частности бремя корпоративной или бюджетной зависимости, надо рассматривать не как обогащающие социологическое сознание формы социальной включенности и ответственности, а, наоборот, как то, что надо преодолевать в духе критической «рефлексивной социологии». Неизбежная и дополнительная сложность такой «освободительной операции» состоит в том, что ситуация похожа на ту, которую описал в своем знаменитом признании Сергей Довлатов: «Я думал, что продал душу дьяволу, а оказалось, что я ее подарил». И тем не менее императив социолога остается неумолимым, но одновременно и возвышенным: чтобы была реализована «историческая миссия, которая дала бы возможность социологии действовать гуманно во внешнем мире» (Гоулднер 2003: 570), сам социолог должен присутствовать в своей профессии широким личностным и социальным диапазоном своих качеств, то есть на высоте принципов, на высоте Esse Homo.