Петербургские ювелиры XIX – начала XX в. Династии знаменитых мастеров императорской России

Сам Леопольд Зефтиген не только жил, но и держал роскошный магазин золотых и бриллиантовых изделий в доме Елисеева на Большой Морской. Вероятно, там же проживал и Константин Зефтиген. Акварельный портрет его сына Юлия-Александра, исполненный в 1880-х годах и подписанный Вольдемаром Гау, до сих пор хранится у потомков ювелира.[465]

Журнал «Русский ювелир» в 1914 году отметил, что Леопольд Зефтиген в 1880-х годах был «самым богатым ювелиром Петербурга».[466] Он сохранил благосклонность и новой государыни, супруги Александра III. Глава известнейшей, носившей его имя столичной фирмы в 1883 году удостоился награждения коронационной медалью. Скончался Леопольд Зефтиген в 1888 году и был похоронен на Волковском лютеранском кладбище.[467]

Маленькая аннотация на коробке итальянского печенья с миндалём «Амареттини» под лейблом «1913 \ ПЕКАРЬ \ северной столицы»:

«В 1913 году в Санкт-Петербурге на основании Устава, одобренного Императором, начала работу первая в России механическая пекарня „Пекарь“. Фабрика была учреждена швейцарским гражданином И.И. Вольфлисбергом и почётным гражданином О.Л. Зефтингеном, которые собрали лучшие рецепты европейского печенья и привезли их в Россию. Требовательное петербургское общество, привыкшее к различным изыскам, по достоинству оценило кондитерские шедевры. Следуя лучшим традициям европейской выпечки, в канун столетия торговой марки „Пекарь“ мы создали для Вас коллекцию изысканного печенья Северной столицы. Пекарь – изысканное удовольствие! Печенье Торчетти. Датское с овсяными хлопьями».

Брошь с сапфиром императрицы Марии Александровны

В связи с тем, что Леопольд Зефтиген так был ценим императрицей Марией Александровной, вполне можно предположить, что именно им была исполнена великолепнейшая сапфировая брошь (см. рис. 22 вклейки).[468]

Один из крупнейших в мире, к тому же дивной красоты и прелести, очень чистый и прозрачный цейлонский сапфир ровного бархатистого густо-василькового тона покрыт в верхней части, согласно старинной индийской огранке, множеством шестиугольных мелких фасеток, заставляющих дробиться лучи света, погружая его в мягкое марево полыхающих искр. Нет сомнения, что это – тот самый, привлекший все взоры на Лондонской Всемирной выставке 1862 года и купленный там Александром II диковинной величины сапфир в 252^25/32 карата, так как при переводе из старых мер в метрические (то есть умножая первоначальное число на 1,03, поскольку принятый в Петербурге вес карата составлял 206 миллиграммов) и получается цифра, соответствующая современной массе камня – 260,37 метрического карата.[469]

Скорее всего, именно Леопольд Зефтиген уже в Петербурге поместил редкостный сапфир в брошь, отличающуюся благородством, строгостью и изяществом рисунка, да к тому же окружил уник ажурным трёхуступчатым бриллиантовым кольцом, чтобы обыграть и одновременно замаскировать слишком большую высоту раритета.

В торжественный день четвертьвекового юбилея царствования августейшей четы, 21 февраля 1880 года, Александр II преподнёс дражайшей супруге «великолепную брошку с огромным сапфиром, окружённым большими бриллиантами».[470]

Императрица завещала поместить эту брошь, оценённую в 88 600 рублей, в коронные бриллианты. Ферсман, подробно рассмотревший дивный яхонт, писал, что тот гораздо краше признанных в Европе сапфиров, и включил его по праву в число семи знаменитых камней Алмазного фонда.[471]

Почти как две капли воды, если бы не величина сапфира «лишь» в 197 карат, на эту брошь походит такая же, исполненная, скорее всего, тем же Леопольдом Зефтигеном для обожавшей драгоценные камни великой княгини Александры Иосифовны (урожденной принцессы Фредерики-Генриетты-Паулины-Марианны-Елизаветы Саксен-Альтенбургской), с 1848 года жены второго сына Николая I, Константина (1827–1892). Она была приобретена в число фамильных вещей императорской семьи в 1911 году.[472]

Как для Николая I, так и для супруги его первенца сапфир был любимым камнем.[473] В самой императрице Марии Александровне, как считали видевшие её, «было что-то исключительно молодое и воздушное. Когда она шла, казалось, что её ноги как будто еле касались земли. Несмотря на высокий рост и стройность, она была такая худенькая и хрупкая тем совершенно особым изяществом, какое можно найти на старых немецких картинах, в мадоннах Альбрехта Дюрера, соединяющих некоторую строгость и сухость форм со своеобразной грацией в движении и позе. Прекрасны были её чудные волосы, нежный цвет лица необычайной белизны, большие голубые, немного навыкат, глаза», к которым так шла привлекающая своей чистотой небесная синь лазоревых яхонтов.