Уложение 1845 года пыталось ограничить произвол мастеров в их отношениях с подмастерьями и учениками, предусмотрев денежные штрафы за необоснованный отказ в выдаче просимого «аттестата в поведении или свидетельства в успехах учения», за беспричинное изгнание ученика ранее обусловленного контрактом времени, но снова грозило взысканием от пяти до десяти рублей тем подмастерьям, «которые для собственных работ будут жить по нескольку вместе без мастера (кроме однако ж фабрик, где сие дозволяется) и продавать делаемые ими вещи».[477]
Штраф этот был очень велик: на 3, а тем более на 5 рублей можно было тогда прожить сносно полмесяца, а то и месяц, потому что в 1830-е годы на рынке в Петербурге откормленные гуси весом до 5–6 кг продавались за 60 копеек за пару, индейки ещё больших размеров ценились всего в 1–1,5 рубля за пару, такова же была цена откормленного поросёнка и даже целой туши телёнка, которую можно было приобрести за 1,5–2 рубля. В 1860-е годы молодые парные каплуны стоили по 5 рублей за пару, а зимние, мороженые – от 80 копеек до 1 рубля 20 копеек за пару, обычно весившую около 4 кг, а поэтому фунт прекрасного чистого каплуньего мяса обходился всего в 15–25 копеек. Удорожание жизни в городах вынудило в конце XIX века шире вводить в рацион населения дешёвую частиковую рыбу, в том числе и щуку, считавшуюся прежде «поганой» из-за её «тинного» запаха, поскольку раньше в России употребляли только строго определённую речную рыбу: либо красную, к коей относили осетрину, белужину, севрюжину и стерлядь, либо сига, судака, карася, окуня, корюшку, ряпушку да крупных лещей. Последних обожали есть с кашей, но стоимость их колебалась от 50 копеек за 1,5 кг до 2 рублей 50 копеек за штуку в 10 фунтов, то есть за 4 кг. Теперь же взялись и за щук, привозившихся на рынок только живыми и продававшихся по 6-10 копеек за штуку. Очень же большие щуки стоили 12–15 копеек за штуку в то время как зимой мёрзлые щуки продавались по 5–7 копеек за фунт. В то же время истинно русская рыба судак обходилась в 25 раз дороже: летом фунт его ценили в 50 копеек, а зимой трёхкилограммовую рыбину можно было приобрести за 10 рублей.[478]
Однако недовольных своей судьбой подмастерьев, не сумевших выбиться в мастера, становилось всё больше, и вот правительство разрешило в 1848 году (что сыграло большую роль для развития фабричного производства) наконец-то допустить местных купцов всех трёх гильдий к занятию цеховыми ремёслами «посредством наёмных работников без испытания в знании ремесла и без обязанности держать цехового мастера, принадлежа лишь по ремёслам своим к цехам, то есть подлежа всем цеховым сборам и общему со всеми цеховыми управлению и расправе в делах, касающихся собственно до производимого ими ремесла».
Но это правило не относилась к купцам, желающим держать учеников. Всё больше споров велось вокруг вопроса о размежевании между ремесленными и фабричными заведениями, но соглашение так и не было достигнуто, хотя министр внутренних дел полагал, что различие между ними вовсе «не в роде промышленной деятельности, а в обширности заведения и в применении машин», а посему стоит называть мануфактурами, фабриками и заводами «только те промышленные заведения, которые: а) имеют более ^рабочих; б) употребляют паровой или гидравлический двигатель, конный привод или другие машины; в) в которых имеется более или менее систематическое разделение работ».
Ювелирный цех тогда отнесли к сложному, или составному производству, так как туда входили «мастера бриллиантовых, золотых и серебряных вещей».[479]
Поэтому сосуществовали одновременно и цехи мастеров, и фабрики. В 1894 году в Петербурге Иностранной управе подчинялись 29 ремесленных цехов, из них цех золотых дел мастеров насчитывал 26 полноправных членов и 18 подмастерьев, а выросший цех специалистов часовых дел состоял из 38 мастеров и 50 подмастерьев; в серебряно-позументном цехе, бывшем в ведении Ремесленной управы, было 1335 мастеров и 5373 подмастерьев.[480]В это же время, на петербургской фабрике братьев Галкиных в 1904 году работали 9 эмальеров, 16 гравёров, 7 филигранщиков, 4 резчика, 18 монтировщиков, 31 полировальщик и 3 штамповщика. Естественно, что на первый план выходила роль художника и организатора производства на мануфактурах, потребовались смышлёные головы менеджеров и светлые умы дизайнеров. В России в 1864 году при Строгановском рисовальном училище в Москве и в 1870 году при Обществе поощрения художеств в Петербурге возникают учебные музеи. Материальной основой отечественных художественно-промышленных школ стали помимо небольших государственных дотаций пожертвования меценатов.[481]