Петербургские ювелиры XIX – начала XX в. Династии знаменитых мастеров императорской России

В семье Фаберже очень ценили Петра Михайловича Кремлева, видя в нём великолепного художника по камню, «который умел вырезать из камня разных пород жизненно достоверные цветы».[783] Бирбаум потом недовольно ворчал, что умельцы уподобились Левше и «как в рассказе о стальной блохе, которую ухитрились подковать, благодаря чему она перестала прыгать и лишилась своего главного интереса, так и тут добились-таки сделать и стебли из камней. Хрупкость этих цветов ещё возросла, и они стали курьёзами каменно-резного искусства, а не художественными произведениями».[784] Однако как не восхититься совершенным исполнением нежного нарцисса со снежно-белыми лепестками из кахолонга и с золотой сердцевинкой с имитирующим «капельку росы» алмазиком, гордо вздымающегося на тонком стебельке, выточенном, как и листочки, из твёрдого, но одновременно такого хрупкого нефрита.[785] Даже китайские мастера останавливались в изумлении, глядя на творение рук петербургских собратьев.

Можно по-разному относиться и к воспроизведению одуванчика. Это, конечно же, настоящий «кунштюк», однако всё-таки следует отдать должное золотым рукам мастера, который ухитрился воспроизвести пушистую головку весеннего цветка, подсобрав натуральные пушинки-«парашютики» и при этом заменив на их концах природные плодики на крошечные алмазы в оправе, благодаря чему исполнена вся конструкция «шара».[786]

Особенно раскрылся мир камня в резных фигурках, изображающих со всем присущим натурализмом подмеченных скульптором Фредман-Клюзелем[787] в наиболее характерных поворотах и позах не только бесчисленных зверюшек и птиц, но и людей, скрупулёзно передавая как костюмы, так и различные типы народов, населяющих громадную Российскую империю, черты, присущие представителям разнообразнейших профессий. На мысль о создании из драгоценных и цветных камней миниатюрных жанровых и анималистических скульптур «композиторов» фирмы могли натолкнуть фигурки Мельхиора Динглингера и японские нэцке (их собиранием так увлекался Карл Густавович Фаберже).

Вначале эти миниатюрные фигурки вырезалась из одного или из однородного камня, а затем перешли к мозаичной скульптуре, «в которой можно было путём оклейки, вкраплением соединить разные камни и получить таким образом эффекты колорита. Когда эти мозаики не слишком близко подражали натуре, художественное впечатление сохранялось, но погоня за новинками, дурной вкус покупателя, часто требующий такого рабского подражания, принуждали выполнять эти работы слишком близко к натуре, чем уничтожался художественный эффект».[788]

Мастера фирмы ввели в оборот ранее неизвестные или малоиспользуемые камни, сделав очень популярными бовенит, обсидиан, демантоид, хризолит и т. и. Они обратились к отечественным камням – так красиво смотрящимся в серебре, дивной красоты уральскому орлецу-родониту и алтайскому белоречиту, чье многообразие оттенков розового цвета напоминало всполохи зари. Они использовали и материалы, обязанные своим появлением на свет достижениям науки, как, например, пурпурин (чей состав изобретён на Императорском Стеклянном заводе С.П. Петуховым), не уступающий, а подчас и превосходящий по поразительно красивой пурпурной окраске стекла природные самоцветы.

Мастерская просуществовала до 1917 года, когда её пришлось закрыть за недостатком как материалов, так и мобилизованных в разное время мастеров.[789]

Кредо истинного художника

В январе 1914 года 70-летний Карл Густавович Фаберже (которому императрица Мария Феодоровна говорила, что тот – «величайший и несравненный гений нашего времени») дал небольшое интервью великосветскому журналу «Столица и усадьба», где высказал своё кредо истинного художника, молвив, что если сравнивать с его делом такие известнейшие фирмы, как Тиффани, Бушерон, Картье, «то у них, вероятно, найдётся драгоценностей больше, чем у меня» и гораздо дороже по стоимости. «Но ведь это торговцы, а не ювелиры-художники. Меня мало интересует дорогая вещь, если её цена только в том, что насажено много бриллиантов и жемчугов.[790]

Он гордился своими изделиями из сибирских камней, особенно из нефрита, из которых вырезались очаровательные фигурки. Недаром прелестная свинка, считавшаяся у австрийцев символом счастья, выточенная с большим искусством из белоречита, входила в коллекцию его сына, Агафона Карловича Фаберже.[791]