Петербургские ювелиры XIX – начала XX в. Династии знаменитых мастеров императорской России

Новые владельцы продолжали вызывавшую изумление современников политику своего отца в отношениях с сотрудниками, поскольку «движимые благородным чувством признательности к лицам, способствовавшим их успеху, они сообщали экспертам имена своих художников и даже имена даровитых рабочих»,[963] а те отвечали ещё большим усердием к порученному делу.

Эмальеры фирмы братьев Овчинниковых успешно продолжали эксперименты. На фабрике пробовали работать в технике выемчатой эмали, а в последние десятилетия XIX века освоили эффектный технический приём по вплавлению чеканных рельефов в слой цветного эмалевого лака. Потому так восхитительно красивы поющие на фоне багрового заката соловьи, сидящие на усыпанных цветами веточках карликовой вишни-сакуры.[964]

Претендуя на первенство в соперничестве с французскими мастерами, в том числе и с прославленным Рене Лаликом, совершенствовалась и техника витражной эмали. Если вначале сделанными в ней вставками лишь дополнялись вещи, украшенные эмалью по скани, то затем освоили и сложнопрофильные формы финифтяных «витражей», переходя от тарелочек[965] к чарочкам[966] и ковшам. Ювелирной импровизацией на темы национального народного искусства выглядит ковш-«утица», своеобразный символ России,[967] оказавшийся волей судеб в Музее изобразительного искусства американского города Ричмонда. Округлая чаша покрыта затянутыми прозрачной разноцветной эмалью «окнами», а в деталях использованы эмаль по скани и филигрань.[968]

Серебряные изделия, представленные сыновьями Павла Акимовича Овчинникова по правительственному приглашению в русском разделе Всемирной выставки 1900 года в Париже, вновь привлекли внимание публики, на этот раз «ввиду новизны выставляемых этой фирмой работ по расписной эмали и технических трудностей при выполнении этих работ».[969] Поразил всех кованый серебряный иконостас, дополненный эмалью и сделанный по рисункам Виктора Михайловича Васнецова.[970] Но все эти вещи были чисто выставочными и совсем не предназначались для продажи, к тому же владельцы дела уже не хотели, да и не могли, «за отсутствием рабочих, увеличивать своё производство» ради иностранных покупателей.[971] Свои же могли приобретать понравившиеся изделия в столичном магазине братьев Овчинниковых, располагавшемся в начале XX века в доме № 29 на Большой Морской, когда-то принадлежавшем семейству Сазиковых.[972]

Петербургская фабрика серебряных изделий «Любавин»

Александр Венедиктович Любавин начал с 1853 года торговать вместе с матерью в Серебряных рядах, размещавшихся на Невском проспекте, в доме № 31. Продавали они свои серебряные изделия, сделанные в собственной мастерской на Малой Мещанской. Но в 1893 году держатель престижного магазина приобрёл у Фредрика Генрихсена фабричку,[973] размещавшуюся в доме № 2 в Графском переулке. Самому же Фредрику Хендриксону-«Генрихсену», хотя он неоднократно выполнял заказы Двора и его творениями пользовались не только в Зимнем, но и в Аничковом дворцах, пришлось перебраться в более скромную мастерскую на набережной Фонтанки, 45, где он продолжал работать ещё в 1898 году.[974]

В 1896 году Александр Венедиктович Любавин уже получил золотую медаль на Нижегородской выставке, а в 1900 году стал поставщиком серебряных изделий для Высочайшего Двора. Достойным наследником его стал сын Николай Александрович, подтвердивший звание придворного фабриканта в 1905 году.[975] Предприятие «Любавин» считалось достаточно крупным, в 1912 году на нём насчитывалось 76 работников, но революционные события 1917 года прекратили его существование.[976]

Для изделий этой фирмы также характерна иллюзорная имитация в серебре фактуры дерева, ткани и прочих материалов. Поэтому составленная пара рюмок для яиц походила на небольшое яичко, словно оплетённое сеточкой из луба.[977] Особенной популярностью пользовались чарочки-«перевёртыши», делаемые в виде различных военных головных уборов.

В 1874 году праздновалось столетие лейб-гвардии гусарского полка, и Любавину поручили изготовить как для офицеров, так и для императора целую партию небольших серебряных сосудов для застольных возлияний. Каждая чарочка в миниатюре повторяла форменную шапку гусара-гвардейца, причём чеканщики настолько точно смогли передать фактуру меха, узорчатой ткани и перьев султана, что не верилось в то, что всё выполнено из металла.[978] Кстати, подобную посуду для крепких напитков молодёжь любила использовать для своеобразных состязаний, соревнуясь, кто больше выпьет «аршинами». Мера отнюдь не маленькая, тогдашний аршин соответствовал 71,12 современным сантиметрам. Чарочки офицерского полкового собрания, наполненные соответствующим крепким напитком, аккуратно выстраивали в ряд, а затем повесы приступали к делу: кто осушит самую длинную цепочку из сих министаканчиков, тот и становился победителем (см. рис. 55 цветной вклейки).