Петербургские очерки

Но через несколько месяцев после коронации влияние великого князя Константина Николаевича устремило государя на путь реформ, и Тимашев с горестью увидел, что Россия не будет более управляться «по прекрасной николаевской системе», как он выразился однажды. Впрочем, он вел сильную борьбу и, как мужественный воин, уступал груш земли лишь шаг за шагом, прицепляясь ко всем возможным обстоятельствам, чтобы запугать государя мнимой революцией. Стародуры и предводящая ими царская дворня, зная всю обширность неспособности и слабость характера главною начальника государственной помойной ямы князя Василия Андреевича, возложили все свои надежды на второго начальника этого почтенного места, на умного и энергического Тимашева, и старались через него влиять на государя. Вес предводители стародурной партии — Орлов, Панин, Нессельроде, Петр Казимирович Мейендорф — осыпали Тимашева ласкательствами и снабжали его советами, плодами своей долголетней опытности в придворных передних. Тимашев, со своей стороны, старался вдохнуть энергию в князя Василия Андреевича, но уже этот труд оказался вполне безуспешным. Сильно негодовал Тимашев на слабость своего начальника и однажды в разговоре со мной сказал: «Князь Василий Андреевич прекрасный человек, но за ним большой порок: он не любит ни с кем ссориться».

Особенной ненавистью Александра Егоровича пользовались, разумеется, литература и журналистика и вообще гласность. Во время заседания комитетов для уничтожения крепостного состояния он старался всеми возможными средствами отстранить журналы, газеты и вообще публику от участия в обсуждении вопроса, который и мог быть хороню решен лишь общей думой всех русских. Но с особенным рвением он преследовал журналистику. Однажды в январе 1858 года он сказал мне: «Русская литература ведет себя самым преступным образом: хвалит государя и все порицает администрацию». «Мне кажется, сказал я, что Вы, Александр Егорович, нападаете на государя, когда хотите возложить на него ответственность за злоупотребления администрации?» «Извините, отвечал, смеясь, Тимашев, если бы государь был недовольным администрацией, тогда он бы сменил начальствующих лиц; он их не сменяет, следовательно, доволен ими и их действиями. Нападать на администрацию, значит нападать на государя!»

В № 9 «Листка» говорено было о запрещении в январе 1858 года газеты «Парус» за то, что она упомянула о «русском синем водяном», выражение, понятое III Отделением как преступный намек на голубой мундир жандармского ведомства! Редактор «Паруса» Иван Сергеевич Аксаков был вызван в Петербург и допрашиваем в III Отделении. В день этого допроса Тимашев, встретив меня вечером на большом бале у графа Панина, сказал мне: «Знаете ли Вы, какую штуку мне Аксаков отпустил сегодня утром? Я ему говорю: Вы, Иван Сергеевич, может быть, возненавидите меня хуже Дубельта, а он мне в ответ: да Вы, Александр Егорович, во сто раз хуже Дубельта; его можно было купить, а вас не подкупишь!» И, передавая мне эти слова Аксакова, лицо Тимашева, невзирая на всю его хитрость и умение владеть собой, не могло скрыть улыбки самолюбия и гордости: русский чиновник погружается в столь приятное удивление, когда его не считают вором…

Тимашеву чрезвычайно хотелось быть генерал-адъютантом. С самого дня назначения его в государственную помойную яму он добивался золотого аксельбанта, и у него уже был наготове генерал-адъютантский мундир. Наконец, в 1859 году, в день рождения государя отдано было утром в приказе о пожаловании Тимашева в генерал-адъютанты, и в то же самое утро он уже явился во дворец в генерал-адъютантской форме. Государь, увидев его, спросил: «Как это у тебя мундир так скоро поспел?» Тимашев смекнул, что своей торопливостью дал промах, и сказал с улыбкою: «Ваше величество, какой же бы я был начальник тайной полиции, если бы не знал того, что каждый приготовляется делать?» Этим забавным ответом он так озадачил государя, что Александр Николаевич не нашел, что ему возразить, и прошел мимо…