Петербургские тени

З Т: Точно сказать не могу, но о том, что живет в Венеции в доме, где останавливался Байрон, упоминал не раз. Именно здесь после похорон Иосифа состоялись поминки. Еще я купила толстый двухтомный каталог выставки авангарда в Русском музее. Тогда за этим каталогом была давка, и мне пришлось попросить своего ученика с утра занять очередь. Еще я привезла маленькую книжечку «Поэты в Ленинграде». Такую рублевую. Даже автора не помню… Когда я выложила подарки, Иосиф взял Байрона и со словами: «Ну, это займет достойное место» сразу поставил его на полку. Книгу о поэтах сунул в карман. Сказал, что завтра будет показывать ее студентам… Иосиф жил в доме, где, кроме его квартиры, было еще три. Общим был не только коридор, но и библиотека. Так вот, мой каталог Иосиф отправил за дверь со словами: «Там поставит кто-нибудь». Это действительно не совсем его искусство. Он почитал классику, а из русских художников двадцатого века выделял Петрова-Водкина…

АЛ: Такой человек.

ЗТ: Своенравный. Отдельный.

АЛ: И в то же время щедрый, широкий. Пожалуй, это единственный вариант «суверенной демократии», который мне понятен…

ЗТ: В одно время со мной в Нью-Йорке оказались Юнна Мориц и Натан Эйдельман. У них было общее выступление. Иосиф сказал, что сам не пойдет, мне же велел: «А ты сходи». Как видно, не хотел слишком примыкать к той публике, которая собиралась на этих вечерах. Ведь это такое землячество, а Иосиф ощущал себя американцем… Из российских гостей, кроме Натана и Юнны, был геолог Слава, приятель Барышникова по Ленинграду. Когда-то этот Слава уговорил меня сделать интерьеры квартиры, которую Миша получил незадолго перед побегом. Квартира в третьем этаже, но с отдельным входом с Миллионной улицы. Миша тогда мне не очень нравился. Ну, хороший танцовщик, но не больше. Он был щупленький, ничем не примечательный. Только глаза очень красивые. Я ему говорю: «Сколько вам лет?» Отвечает: «Двадцать четыре. А почему вы спрашиваете?» – «Да так, удивляюсь, почему вам дали такую квартиру». Он ухмыльнулся: «Мне сейчас дадут все, что угодно, лишь бы я не убежал».

АЛ: Видите, как все удивительно повернулось…

ЗТ: Помните, с чего началась перестройка? С подборки Гумилева в «Огоньке». На обложке – Ленин с телефонной трубкой, приложенной к уху, а внутри – Гумилев… Я по этому поводу очень веселилась. Ведь Ахматова всю жизнь рассказывала о том, как Дзержинский позвонил Ленину, а тот сказал: «Если виноват – расстрелять!»… Анна Андреевна замечательно изображала Ленина с трубкой…

Разговоры в поднебесье

Какой-то другой мегаполис с легкостью проглотит любую пошлость, а наш оттолкнет.

То есть как оттолкнет? Примет, конечно, но как нечто для себя чужеродное.

Таким постройкам уготована роль приемыша. Их соседи существуют уверенно, как равные среди равных, а эти наособицу.

Словом, живой город. С чем-то соглашающийся, с чем-то нет. Не только с Москвой находящийся в непростых отношениях, но и с самим собой.

Можно с уверенностью сказать, что петербургские здания не просто так находятся рядом, а в целях большего взаимопонимания.

Порой разболтаются как старушки на лавочке. В тысячный раз пожалуются на то, что годы прибавились, а здоровье ушло.

Какой-то дом сетует на ремонт, а кто-то просто устал от людей. Сам бы пошел сдаваться в строительную контору, лишь бы немного побыть в одиночестве.

Еще говорят, на месте кинотеатра «Баррикада» строят гостиницу с бассейном под стеклянной крышей. Представляете, плывет кто-то богатенький и краем глаза любуется Эрмитажем.

Чудо что за удовольствие. Все равно что в плавках и ластах наведаться в самый известный музей страны.

А зимой на Дворцовой откроют каток. Вот бы после бассейна сразу туда! Сделать пару кружочков вокруг да около Александровской колонны.

Какие только формы не принимает забвение. Скоро его совсем будет не отличить от повсеместной заботы о горожанах.

На самое-то главное… Есть мнение, что летящий над площадью ангел и кораблик на Адмиралтействе небезразличны друг другу.

Не такие они металлические, как кому-то кажется. Порой настолько распереживаются, что трудно не обратить на это внимание.

– Слышал, – жалуется один, – что происходит? Скоро у нас появится конкурент!

– Уж не Пушкин ли это? – собеседник явно намерен подколоть, а заодно показать свою образованность.

– Да если бы Пушкин! Видно, Газпром возомнил себя Пушкиным, раз хочет вознесись выше Александрийского столпа.

Кажется, в эту минуту кораблик от удивления развернулся и поплыл в обратную сторону.

Речь о своего рода памятнике газовому гиганту. О том, что на Охте вырастет дом в сто этажей. Весь наш низкорослый город будет едва доставать до его щиколоток.

Гори все синим пламенем… Так оно и горит. Эмблема гиганта изображает синий язычок огня.

Тут кораблик не только сам справится с обидой, но товарища призовет к спокойствию.

– Может, и ничего? Столько лет были впередсмотрящими! И вообще иногда достойней сдаться ловкому и изворотливому врагу.1