Петербургский день

– Боже мой, вотъ ужъ и день начинается! А я еще не усплъ даже одться… Когда же я въ должность поспю? – пробормоталъ онъ. – Удивительно, какъ петербургское утро всегда бываетъ наполнено разными пустяками; не успешь даже какъ слдуетъ собраться съ мыслями. – Матвй, одваться!

Матвй, нсколько оторопвшій отъ постигшихъ ихъ обоихъ неудачъ, принялся стягивать съ барина халатъ и прочія принадлежности утренняго туалета. Но едва только Иванъ Александровичъ приготовился просунуть голову въ воротъ крахмальной сорочки, какъ Матвй объявилъ своимъ сиповатымъ голосомъ:

– А тамъ прачка дожидается. Блье принесла.

– Ну вотъ, есть мн теперь время возиться съ прачками. Прими отъ нея, а за деньгами пусть потомъ зайдетъ, – отвтилъ Воловановъ. – А она какая изъ себя? не старая?

– Гд-жъ старая? Прачки никогда старыя не бываютъ. Нешто старую пошлютъ по господамъ ходить.

– Молоденькая?

– Да вотъ извольте посмотрть, я ее сюда кликну.

– Оселъ, какъ же я могу въ такомъ вид съ ней разговаривать? И времени у меня теперь нтъ. Ты лучше объясни толкомъ, какъ она изъ себя? хорошенькая?

– Двка хорошая. Видная такая изъ себя. Да вы извольте сами взглянуть.

– Ну, позови. Впередъ знаю, что рожа какая нибудь.

Матвй удалился, и черезъ минуту впихнулъ въ гостиную здоровеннйшую бабу, при взгляд на которую можно было тотчасъ убдиться, до какой степени прачешное ремесло способствуетъ тлесному развитію женщины. Вс формы ея отличались преувеличенною шаровидностью, даже губы и носъ были какіе-то вздутые, и затвердлый, неискоренимый румянецъ заливалъ все лицо.

Иванъ Александровичъ усплъ снова накинуть халатъ и вышелъ изъ спальной съ улыбкой пріятнаго ожиданія. Но излишество пластической красоты, разлитое въ фигур прачки, видимо нагнало на него оторопь, и улыбка его приняла какое-то вымученное выраженіе.

– А, такъ это вы и есть? Вы, то-есть, на меня стираете? – проговорилъ онъ безъ всякаго апломба.

– Да-съ, мы бльемъ занимаемся.

– Прекрасно, моя милая, прекрасно. У васъ и счета, есть?

– Какъ-же, есть. Ужъ будьте столь добры, позвольте получить, а то по этакой слякоти и ходить невозможно. Я и то вона какъ подолы-то свои захлюпала.

И для пущей убдительности, постительница захватила рукой юбки и подняла ихъ на полъ-аршина отъ полу, при чемъ глазамъ Волованова предстали громадныя ноги, обутыя въ мужскіе сапоги, густо облпленные грязью. Иванъ Александровичъ даже вздрогнулъ, до такой степени было оскорблено его эстетическое чувство.

– Заплати ей по счету! сію минуту! – прикрикнулъ онъ на слугу, спасаясь обратно въ спальню.

– Ну, иди, иди, натопчешь еще тутъ! – прикрикнулъ въ свою очередь и Матвй, понявшій неблагопріятное впечатлніе, произведенное прачкой на барина. – Претъ тоже въ гостиную, въ сапожищахъ-то.

Въ передней раздался звонокъ. Матвй, выпроводивъ прачку, явился отпереть двери. Вошелъ блокурый молодой человкъ, довольно франтовато одтый, съ узломъ, завернутымъ въ кусокъ чернаго коленкора.

– Портной, что-ли? – спросилъ Матвй.

– Портной. Метръ-тальеръ. Баринъ дома? – освдомился въ свою очередь вошедшій.

– Дома. Платье принесли? Обождите тутъ, сейчасъ доложу.

– Хорошо. Да вотъ что, почтеннйшій, скажите-ка мн перво-наперво, баринъ вашъ говоритъ по французски?

– По французски? Для чего ему? Н-нтъ, по французски онъ, кажись, не говоритъ.

– Ну, тогда я буду замсто француза. Карашо. Доложите, почтеннйшій, что французъ-закройщикъ платье принесъ отъ портного Плевушина.

Иванъ Александровичъ пріятно удивился, узнавъ, что у его портного Плевушина закройщикъ-французъ, и снова вышелъ въ гостиную.

– Бонжуръ, мосье, – привтствовалъ его блокурый молодой человкъ, оказавшійся, когда снялъ пальто, въ необычайно пестрой жакетк и свтло-голубомъ галстук. – Мосье парль франсе?

– Вуй, мерси… то-есть, если нужно, но предпочитаю говорить по-русски, – отвтилъ, нсколько смущаясь, Воловановъ. – Вдь вы, вроятно, говорите немножко по-русски?

– А, вуй, мосье, команъ-донкъ. Пожальста, будемъ говорить по русски. Вашъ пара готовъ. И очень удачный вышла пара. Мосье будетъ ошень довольный нашей работъ.

«Чортъ возьми, французъ на меня шилъ, еще бы не быть довольнымъ», – подумалъ Иванъ Александровичъ.

– Скидайтъ, пожальста, вашъ калатъ, мы чичасъ будимъ примрайтъ, – продолжалъ портной, расправляя и встряхивая пиджакъ, жилетъ и брюки.

Воловановъ слъ и съ наслажденіемъ протянулъ ноги. Брюки въ мелкую полоску, съ туго заутюженной складкой, обхватили ихъ. Онъ всталъ, оправляясь, а портной быстро затянулъ сзади пряжку.

– Вотъ, мосье, вы имйтъ франсускій работъ. Регарде фасонъ. Сидитъ первый сортъ.

Воловановъ посмотрлся въ зеркало. Брюки сильно морщили, талія приходилась гораздо выше, чмъ слдовало, сзади торчало угломъ. Но такъ какъ это была французская работа, то онъ только помычалъ немножко носомъ, и предоставилъ надть на себя жилетъ и пиджакъ. Тутъ тоже какъ будто не все было благополучно, и Воловановъ даже спросилъ тономъ сомненія:

– Разв теперь такъ широко стали длать?

На это портной только погладилъ его обими ладонями по спин, и отвтилъ: