Петербургский текст Гоголя

Здесь обнаруживается пародирующая перекличка с творчеством Булгарина[509] и своеобразное продолжение той полемики, которую в начале 1830-х гг. Пушкин и его окружение вели с Булгариным и Н. И. Гречем как литературными монополистами, совместно издававшими и журнал «Сын Отечества и Северный архив», и единственную в России частную газету «Северная Пчела» (с небывалым по тем временам тиражом – до 10 тысяч экземпляров ежедневно!). Полемика обострилась, когда автор популярных в полуобразованной среде небольших повестей и даже «романов», москвич А. А. Орлов (1790–1840) решил сыграть на популярности нравоописательного романа Ф. Булгарина «Иван Выжигин» (СПб., 1829) и напечатал несколько коротеньких пародийных повестей о Выжигине: «Хлыновские степняки Игнат и Сидор, или дети Ивана Выжигина», «Хлыновские свадьбы Игната и Сидора, детей Ивана Выжигина», «Смерть Ивана Выжигина», «Родословная Ивана Выжигина, сына Ваньки Каина!..» (все: М., 1831). В них Орлов дискредитировал идею успешной карьеры героя без чести и совести, а само имя Выжигин, считая его производным от «выжига», сделал нарицательным. «Отцом» незаконнорожденного героя был объявлен Ванька Каин – грабитель, предатель и полицейский шпион (намек на Булгарина).

«Северная Пчела» тут же ополчилась на эти произведения, а их автора объявила писателем для «Толкучего рынка». Почти одновременно Булгарин выпустил продолжение романа – «Пётр Иванович Выжигин» (СПб., 1831). Это позволило Н. И. Надеждину заявить, что творения Булгарина и Орлова практически равноценны[510]. Тогда за своего приятеля Булгарина вступился Н. И. Греч[511]. Пушкин под псевдонимом Феофилакта Косичкина ответил ему памфлетом «Торжество дружбы, или Оправданный Александр Анфимович Орлов», где высмеял претензии Булгарина на моральное и литературное превосходство, ибо «Выжигины г. Орлова пользуются благосклонностию публики наравне с Выжигиными г. Булгарина…»[512].

Этот памфлет Гоголь, видимо, знал еще в рукописи и потому в письме от 21 августа 1831 г. предложил Пушкину свой «проект… ученой критики»: постоянно уподоблять Булгарина Байрону, а Орлова приравнивать к Гюго, Дюканжу и др. Любопытно, что молодой автор, занятый тогда изданием «Вечеров», в начале письма иронически аттестовал себя как писателя «для черни» в духе Орлова. Описывая случай в типографии, когда наборщики потешались над «Вечерами», он заключил, что пишет «совершенно во вкусе черни. Кстати о черни – знаете ли, что вряд ли кто умеет лучше с нею изъясняться, как наш общий друг Александр Анфимович Орлов. В предисловии к новому своему роману: “Церемониал погребения Ивана Выжигина, сына Ваньки Каина”

он говорит, обращаясь к читателям: “Много, премного у меня романов в голове (его собственные слова), только все они сидят еще в голове; да такие бойкие ребятишки эти романы, так и прыгают из головы. Но нет, не пущу до время; а после извольте, полдюжинами буду поставлять. Извольте! извольте! Ох вы, мои други сердечные! Народец православный!” Последнее обращение так и задевает за сердце русской народ. Это совершенно в его духе, и здесь-то не шутя решительный перевес Александра Анфимовича над Фадеем Бенедиктовичем» (Х, 203–205).

В «Невском проспекте» Гоголь оставляет читателям ссылку на эту полемику: такие герои, как поручик Пирогов, «хвалят Булгарина, Пушкина и Греча и говорят с презрением и остроумными колкостями об А. А. Орлове» (III, 35), то есть поддерживают мнения «Пчелки», которая, после того как издание «Литературной Газеты» прекратилось, опять, как ни в чем не бывало, стала величать Пушкина «автором бессмертных творений», «первым нашим Поэтом», «счастливцем-гением», сравнивая его с Наполеоном или… самим Булгариным: «В одном берлинском журнале уверяют, что в России считаются ныне 5485 отечественных писателей, из коих редактору известны только двое: Александр Пушкин и Фаддей Булгарин…»[513]

Этот литературно-полемический фон, на наш взгляд, позволяет иначе воспринимать образы немецких ремесленников. Так, в Петербурге Шиллер и Гофман – не писатели, а только ремесленники: это «не тот Шиллер, который написал “Вильгельма Телля” и “Историю Тридцатилетней войны”, но известный Шиллер, жестяных дел мастер в Мещанской улице. Возле Шиллера стоял Гофман, не писатель Гофман, но… сапожник с Офицерской улицы, большой приятель Шиллера» (III, 37). У подобного сопоставления великих и незначимых однофамильцев была реальная основа: тогда в Петербурге действительно проживали мастеровые Гофманы и Шиллеры.