Петербургский текст Гоголя

Вместе с тем упоминание о «немце Гофмане» обращало читателя к началу конфликта Пушкина и Булгарина из-за романа последнего «Димитрий Самозванец», где поэт увидел плагиат из своей неопубликованной пьесы «Борис Годунов». Критику Дельвигом романа[518] Булгарин приписал Пушкину и тут же ответил «Анекдотом» о писателе Гофмане – немце, живущем во Франции, чьи сочинения разбранил французский стихотворец (намек на Пушкина) – картежник, пьяница, лишенный идеалов и Веры. Сей недобросовестный критик заявил, что Гофман (подразумевается – Булгарин) представляет в своих комедиях странности французов, дабы возвысить немцев, но был поставлен на место истинным ценителем искусства[519]. Утверждаемая параллель Гофман – Булгарин и дала основание В. П. Титову сообщить в письме С. П. Шевыреву: «Фаддей, осердясь на разбор Димитрия Самозванца, описал Пушкина, закрывшись под именем Гофмана…»[520]

Однако в контексте гоголевской повести сам образ сапожника Гофмана воспринимался, скорее, как пародия на Н. И. Греча. Так, его дом, где каждый четверг проходили вечера, дружеские пирушки, иногда званые обеды, был между Офицерской улицей («сапожник с Офицерской улицы») и набережной реки Мойки. Сравнение журналиста с Э. Т. А. Гофманом могло быть обусловлено авантюрно-фантастическим романом Греча «Черная женщина» (СПб., 1834) и преувеличенно восторженной рецензией О. И. Сенковского[521] – издателя журнала «Библиотека для Чтения», востоковеда, писателя, журналиста, составлявшего вместе с Булгариным и Гречем пресловутый «журнальный триумвират» или «троицу литераторов», которую любили изображать на карикатурах того времени. Этот же контекст позволяет видеть пародию на поляка Сенковского в образе третьего «литературного ремесленника» – столяра Кунца (фамилия издателя и друга Э. Т. А. Гофмана). Видимо, при этом Гоголь пародийно обыгрывал и само значение немецких фамилий Кунц (от нем. der Kunst – искусство) и Гофман (der Hoffman – придворный; Гречу за его роман был пожалован бриллиантовый перстень от императрицы).

Литературная подоплека также есть у эпизода, когда пьяный Шиллер просит такого же пьяного Гофмана отрезать ему нос, чтобы экономить на нюхательном табаке. – В одной из сцен «Фауста» Гете пьяные студенты, околдованные Мефистофелем, принимают носы друг друга за виноградные гроздья и намереваются срезать их ножами. – Это обнажает скрытый «демонический» подтекст эпизода с Шиллером, закончившегося вполне благополучно для героя-филистера. Тем же завершилась демоническая утрата носа героем– филистером в повести «Нос», которую Гоголь писал почти одновременно. Бездушные герои-куклы «железного века» (к ним можно отнести и жестянщика Шиллера, и военного Пирогова, и «маиора» Ковалева) выходят невредимыми из всех передряг, тогда как художник Пискарев лишает себя жизни «лезвием» из-за утраты идеала.

Скрытый «демонизм» жизни в Петербурге губителен не только для людей искусства. Об этом «Записки сумасшедшего» – единственная петербургская повесть, которая была написана Гоголем в форме Ich-Erzĕhlung (от «я»). Заглавие-оксюморон, соответствуя союзу мечтательного и реального в арабесках, подразумевало перекличку с произведениями о героях-безумцах прошлого («Гамлет», «Дон-Кихот», «Неистовый Роланд» Ариосто) и современности («Страдания юного Вертера» Гете, «Эликсиры сатаны», «Крейслериана», «Золотой горшок» Э. Т. А. Гофмана). В начале 1830-х гг. статьи и заметки о сумасшедших регулярно печатали «Северная Пчела», «Телескоп» и «Московский Телеграф». На столичной сцене играли оригинальные и переводные водевили о безумцах действительных или мнимых – например, «Дом сумасшедших»[522]. В одноименной сатире А. Ф. Воейкова известные литераторы и общественные деятели изображались пациентами «желтого дома» – отделения для умалишенных в Обуховской больнице со стенами желтого цвета. Туда же попадали главные герои повестей «Блаженство безумия» Н. А. Полевого (1833), «Художник» А. В. Тимофеева (1834), «Пиковая дама» А. С. Пушкина (1834). В письме И. И. Дмитриеву от 30 ноября 1832 г. Гоголь сообщал, что В. Ф. Одоевский хочет издать «собрание своих повестей» о «психологических явлениях, непостижимых в человеке! Они выдут под одним заглавием Дом сумасшедших» (Х, 247–248; эти повести были посвящены мнимому или настоящему помешательству гениальных натур – музыкантов, архитектора Пиранези…). В «Записках сумасшедшего» также могла в какой-то мере отразиться известная в то время история отставного офицера П. А. Габбе, который влюбился в жену графа М. С. Воронцова и вообразил себя отпрыском русских царей[523].