Петербургское действо

Ротмейстеръ просидлъ нсколько минутъ неподвижно очевидно раздумывая, что длать? Наконецъ, ничего вроятно не придумавъ дльнаго, онъ вдругъ поднялъ руки вверхъ, какъ бы призывая небо во свидтели невроятнаго происшествія, и воскликнулъ съ полнымъ отчаяніемъ въ голос:

— Gott! Was fur eine dumme geschichte!!

Оставалось положительно одно — хать тотчасъ въ Петербургъ, къ мднику или слесарю, распиливать свою новую каску… Но какъ хать?! По морозу! Сверхъ миски — теплая шапка не влзетъ! Отчаяніе Голштинца взяло однако верхъ надъ самолюбіемъ и онъ, выпросивъ тулупъ у Дегтерева, веллъ себ закутать имъ голову вмст съ миской… Рейторы его обвязали наглухо, вывели подъ руки, какъ слпаго, и посадили въ санки. Ротмейстеръ ршился въ этомъ вид хать прямо съ принцу голтшинскому, Георгу, дяд государя, жаловаться на неизвстныхъ озорниковъ и требовать примрнаго наказанія.

Дегтеревъ разумется, не сказалъ ему имени силачей, отзываясь незнаніемъ, а самъ офицеръ не запомнилъ русскую, вскользь слышанную, фамилію. Вензель Г. О., вырзанный на посудин, онъ видть у себя на затылк конечно не могъ.

Когда ротмейстеръ чудищемъ съ огромной головой отъхалъ отъ постоялаго двора, Дегтеревъ, уже не сдерживая хохота, вернулся въ горницу, гд жена подтирала полъ и прибирала остатки растоптанной рыбы…

— Ай да Григорій Григорьевичъ! Вотъ эдакъ-то бы ихъ всхъ рамбовскихъ. Они нашего брата подомъ дятъ!.. Не хуже Бироновыхъ языковъ. Спасибо хоть этого поучили маленечко… A лихо! Ай лихо! Ха-ха-ха!

Дегтеревъ слъ на лавку и началъ хохотать, придерживая животъ руками. Вскор на его громовый хохотъ собрались вс работники отъ мала до велика со всего двора и слушали разсказъ хозяина.

— Горнадеры-то его… Ха-ха-ха. Одинъ въ эвту сторону, на себя тянетъ, а тотъ къ себ тащитъ, да оба мычатъ, а ноги-то у нихъ по мокрому полу дутъ!.. A ротмистиръ-то глаза пучитъ, изъ-подъ миски-то… Ха-ха-ха! Охъ, батюшки! Животъ подвело. О-о-охъ! Умру!..

Батраки, глядя на хохотавшаго хозяина и, представивъ себ постепенно все происшедшее сейчасъ въ горниц, начали тоже громко хохотать.

— Этотъ сюда тащитъ, а энтотъ туда… A ноги-то… ноги-то — по полу дутъ!… безъ конца принимались повторять по очереди батраки, посл каждой паузы смха, будто стараясь вполн разъяснить другъ другу всю штуку. И затмъ вс снова заливались здоровымъ хохотомъ, гремвшимъ на весь Красный Кабакъ.

VIII

У воротъ большаго дома Адмиралтейской площади, стоящаго между покатымъ берегомъ рки Невы и Галерной улицей, ходитъ часовой и отъ сильнаго мороза то и дло топочетъ ногами по ухоженному имъ снгу, ярко облитому луннымъ свтомъ. Здсь въ большихъ хоромахъ помщается прибывшій недавно въ Петербургъ принцъ Голштинскій Георгъ-Лудвигъ. Хотя уже четвертый часъ ночи, но въ двухъ окнахъ нижняго этажа виднъ свтъ… Горница эта съ освщенными окнами — прихожая и въ ней на ларяхъ сидятъ два рядовые преображенца. Они часовые, но, спокойно положивъ ружья около себя, сидятъ пользуясь тмъ, что весь домъ спитъ глубокимъ сномъ; даже двое дежурныхъ холоповъ, растянувшись также на ларяхъ, спятъ непробудно, опрокинувъ лохматыя головы, раскрывъ рты и богатырски похрапывая на всю прихожую и парадную лстницу. Рядовые эти — молодые люди, красивые, чисто одтые и щеголеватые съ виду. Обоимъ лтъ по двадцати и оба свтло-русые. Одинъ изъ нихъ съ лица по старше, плотне, съ полнымъ круглымъ лицомъ и свтло синими глазами, тихо разсказываетъ товарищу длинную, давно начатую исторію. Это рядовой-преображенецъ — Державинъ.

Другой, слегка худощавый, но стройный и высокій, съ живымъ, но совершенно юнымъ, почти дтскимъ лицомъ, съ красивымъ орлинымъ носомъ и большими, блестящими, темно-голубыми глазами. Даже въ горниц, полуосвщенной дрожащимъ свтомъ нагорвшей свчи — глаза его блестятъ особенно ярко и придаютъ блому, даже чрезъ-чуръ блдному, матовому лицу, какую-то особенную прелесть, живость и почти отвагу. Лицо это сразу поражаетъ красотой, хотя отчасти женственной. Онъ старается внимательно слушать товарища, но зачастую зваетъ и на его лиц видно сильное утомленіе; видно, что сонъ давно одолваетъ его на часахъ. Это тоже рядовой — Шепелевъ.

Державинъ кончалъ уже свой разсказъ о томъ, какъ недавно пріхалъ въ Петербургъ и нечаянно попалъ въ преображенцы.

— Такъ стало быть мы оба съ вами новички, выговорилъ наконецъ Шепелевъ. A я думалъ, что вы уже давно на служб.

— Какъ видите всего, безъ году недля. A вы?

— Я на масляниц пріхалъ. Навдался прямо съ письмомъ отъ матушки къ родственнику Петру Ивановичу Шувавалову и узналъ, что онъ уже на томъ свт. Да, прізжай я по раньше, когда государыня была жива и онъ живъ, то не мыкался бы какъ теперь. Это не служба теперь — а работа арестантская.