Петербургское действо. Том 1

В нижнем этаже угловая гостиная, с красивою пунцовою мебелью, с изящным убранством, переполненная картинами и бронзой, отличалась от обыкновенных гостиных высоким куполом вместо потолка. Это была фантазия того, кто когда-то строил дом и умер затем в Белозерске. В глубине этой небольшой, по-заморски убранной гостиной стояла большая, необыкновенно эффектная кровать, вся резная, из розового дерева и вся испещренная бронзовыми гирляндами и фарфоровыми медальонами; на четырех витых колонках высился легкий, красивый и эффектно драпированный балдахин с занавесями из голубого бархата, а на верхушке его два маленьких золотых льва держали щит с гербом графов Скабронских. По присутствию здесь этой красивой голубой кровати среди неправильно расстановленной и сбитой в кучу пунцовой мебели было видно, что в гостиной была только временно устроена спальня.

Действительно, здесь ночевала теперь и проводила часть дня хозяйка квартиры графиня Маргарита Скабронская, лишь за несколько месяцев перебравшаяся сюда сверху, подальше от больного мужа.

Часу в одиннадцатом люди поднялись на ноги и стали тихонько переходить из комнаты в комнату, убирая дом.

Скоро внизу появилась хорошенькая молоденькая немка, пестро и щегольски одетая, с коротенькой юбочкой на фижмах, в снежно-белых чулках, в башмаках с бантами; на груди ее была скрещена и завязана сзади узлом большая шелковистая косынка. Несколько раз подходила она к дверям пунцовой гостиной, очевидно прислушиваясь: не проснулась ли барыня. Но в это время в горнице с куполом все было тихо.

Через забытую вчера, не опущенную на окно тяжелую занавесь врывался в комнату яркий свет уже высоко поднявшегося солнца и играл сотнями переливов в позолоте львов на балдахине, в золотом карнизе купола и в бронзе всей мебели. Один яркий солнечный луч падал прямо на кровать и ослепительно горел на голубом бархате драпировки, в ее серебристой бахроме и кистях и на атласном нежно-желтом одеяле, обшитом кружевами.

На широкой двойной кровати крепко спала молодая и особенно красивая женщина. Это и была графиня Маргарита. Солнце светило прямо на нее и уж успело сильно пригреть и одеяло и подушку, к которой прильнула она щекой и которую обсыпала вьющимися прядями черных волос с примесью пудры. Ее обнаженные красивые плечи и изящные руки, недвижно протянутые сверх толстых складок наброшенного одеяла, тоже начинало довольно сильно согревать этим солнечным лучом. Но сон ее был слишком крепок, даже отчасти тяжел. Она тяжело дышала, припекаемая солнцем, грудь высоко вздымалась… но все-таки красавица не просыпалась. Она сильно устала накануне на веселом вечере и поздно вернулась домой.

Около нее на столике лежали часы и затем три предмета, которые она, конечно, спрятала бы тотчас, если бы сюда нескромно проник посторонний взор.

Во-первых, лежал лист бумаги, исчерченный карандашом, с бесконечными рядами цифр. Вчера, уже ночью, в постели сводила она бесконечные счеты, и, конечно, не счеты прихода, а непомерного, не по силам расхода. Рядом с этим листком стояла маленькая изящная саксонская чашечка с остатком питья. То, что ей наливалось вечером хорошенькой немкой-наперсницей в эту чашечку, было почти тайной между ними обеими. Это было любимое наркотическое питье, составленное из разных специй, сильно действующих на нервы. В состав его входила и частица турецкого гашиша.

Наконец, около чашечки лежала крошечная золотая табакерка, и в голубой эмали на крышке, среди маленьких бриллиантов и жемчужин, выглядывала прелестная головка амура на двух беленьких крылышках. Табакерка свидетельствовала о приобретенной дурной привычке, зачастую свойственной многим современным красавицам и львицам ее среды, но все-таки из приличия и скромности скрываемой в обществе.

Спящая красавица на этой изящно-щегольской кровати, как бы обрамленная яркими цветами шелка и бархата да еще ярко, будто любовно, озаренная полдневным солнцем, была действительно замечательно хороша собой; лицо ее, нежных очертаний, дышало молодостью, силой и страстью.

Невдалеке от постели на большом кресле было брошено снятое с вечера платье, но не женское. Это был полный мундир кирасирского полка. Далее, на столе, накрытом узорчатой скатертью, слегка съехавшей набок, лежали маленькие игральные карты, коробка с бирюльками и крошечная перламутровая дощечка с квадратиками, а вокруг нее были рассыпаны такие же крошечные шахматы. Ими, конечно, могли с удобством играть только те маленькие ручки, которые покоились теперь во сне на одеяле, любовно пригретые солнечными лучами.

Тут же среди шахмат лежал брошенный вчера флакон с пролитыми духами, и тонкий раздражающий запах все еще распространялся кругом стола.

Если б посторонний человек, хотя бы дряхлый старик, мог проникнуть теперь в эту импровизированную спальню, то наверное и невольно залюбовался бы на спящую красавицу. А если бы сюда мог заглянуть юноша Шепелев, то по красивому лицу спящей да и по брошенному рядом мундиру он узнал бы своего ночного спасителя, которого принял за офицера-измайловца.