Петербургское действо. Том 1

Так или иначе, но образ этого юноши застилает в ее помыслах фигуру самодовольного Фленсбурга. От этого юноши, от его страстного взора будто пахнуло на нее весной. Чистое, хорошее чувство шевельнулось теперь в глубине ее сердца. Смерть мужа, овладение дедом, игра с Фленсбургом, наконец осуществление одной тайной, но почти невероятной мечты – это все само по себе, это одна сторона жизни, житейская, мелкая, низкая… он, этот юноша, само собой… Другая сторона жизни!.. Это иная, полная, чудная чаша, до которой она еще не касалась губами, а между тем хотела бы выпить такую чашу до дна!

VII

Фленсбург после своей жертвы, принесенной для графини, был уже у нее два раза, но она не приняла его под предлогом болезни.

Маргарита хотела отсрочить объяснение. Она раскаивалась теперь, что, увлекаясь желанием похвастать перед дедом своим значением, спасла совершенно посторонних людей и теперь очутилась в трудном положении относительно Фленсбурга. Он, очевидно, являлся за наградой.

Фленсбург, конечно, понял, что Маргарита не хворает, и написал красавице, что из крайней необходимости видеться с нею по крайне важному делу он убедительно просит принять его.

Маргарита поневоле отвечала согласием, но в ожидании его посещения стала придумывать, как избавиться и отсрочить их объяснение. Она взяла стул и села у окна, чтобы видеть, когда Фленсбург подъедет. Еще ничего не успела она придумать, когда к ней вошел спустившийся сверху доктор, лечивший мужа.

«Задержу его подоле у себя. При постороннем объяснение невозможно», – догадалась Маргарита и любезно встретила доктора.

Доктор Вурм, уже пожилой, лет пятидесяти, холостой, был еще человек бодрый и свежий, хотя с седой головой, но без единой морщинки на лице, с румянцем во всю щеку, а по движениям казался еще совершенно молодым человеком. Правильная до педантизма жизнь при помощи медицины, которую он знал хорошо, позволила ему до пятидесяти лет сохранить свежесть сил и наслаждаться как бы второю юностью.

Вурм пользовался известностью и уважением в столице, несмотря на действительно незавидное положение всякого доктора в стране, где за несколько десятков лет перед тем скоморохи, знахари и колдуны были во мнении народа одного поля ягоды и довольствовались почти одинаковым общественным положением. Вурм был первый доктор, который в Петербурге поставил себя на равную ногу с высшим обществом и придворным кругом, и, конечно, он был вдесятеро образованнее и благовоспитаннее многих сановников. Он лечил всю знать в Петербурге, лечил и покойную императрицу. Нажитое состояние позволило ему теперь иметь такую обстановку, при которой он окончательно сравнялся со многими дворянами средней руки. Вурм, с самого приезда Скабронских в Петербург, начал лечить Кирилла Петровича, но в то же время и ухаживал за красавицей Маргаритой.

– Ну, что же, доктор? Как? – выговорила Маргарита по-немецки, предлагая, быть может уже в тысячный раз, этот вопрос, касавшийся больного мужа.

Вурм давно знал, что этот вопрос красавицы не значил: «Что ж, не лучше ли?» – а значил, напротив: «Что ж, хуже ли, наконец?» И, как всегда, он пожал плечами, лукаво улыбаясь, и стал смотреть прямо в глаза молодой женщине, очевидно любуясь ею.

– Что ж вы молчите?

– Все то же, графиня, еле дышит. Надо ждать… скоро.

– Надо ждать! Да ведь вы мне это уже целую зиму повторяете. Ей-богу, мне уже…

И Маргарита запнулась и сердито отвернулась к окну.

Вурм, все так же усмехаясь, спокойно полез в карман, достал табакерку и протянул ее Маргарите:

– Не угодно ли?

Маргарита обернулась, взяла маленькую щепотку из протянутой к ней табакерки, но снова отвернулась к окну. Она соображала о том, чем задержать доктора, чтобы он своим присутствием помешал объяснению с Фленсбургом.

Вурм между тем взял стул, пододвинулся ближе к Маргарите и взял ее бесцеремонно за руку, под предлогом попробовать ее пульс.

– Все глупости, – выговорила кокетка, но руки не приняла.

– Нет, не глупости, а лихорадка. Пульс все неровен. Да и как быть ему ровным у двадцатилетней красавицы, полувдовы, упрямой, не хотящей одним словом изменить свое положение, сделаться свободной птичкой. Если существование графа продлится еще год, то бедная пташка совсем захиреет и сделается больна опаснее, чем он.

Все это выговорил Вурм почти шепотом, с усмешкой на губах и не спуская глаз с красивого профиля пациентки.

– Если бы это одно слово было легкое, – отозвалась Маргарита, – то я бы давно его сказала. Но на такое слово не только у меня не хватит храбрости, но и у вас не хватит мужества для исполнения…

– Попробуйте, испытайте, – серьезно шепнул Вурм.