Петербургское действо. Том 2

Не будь на свете младенца наследника Павла, все бы это всякому показалось бессмыслицей!!

Ликование было общее! Не прошло получаса, как австрийский посол Мерсий узнал нечто, что заставило и его тоже ликовать, а в его лице и Европу! Бретейль узнал, что его просят взять назад грамоты и остаться послом. Гакстгаузен узнал, что о войне с Данией, конечно, и помину не будет…

Покуда во дворце толпилась и шумела блестящая толпа, на улицах столицы уже начиналась своевольная беспорядица. Кабакам приходилось плохо!..

Преображенцы, с утра волновавшиеся по своим ротным дворам, без всякого приказания офицеров собрались, наконец, на полковом дворе, и здесь Пассек, освобожденный силком Баскаковым, принял над ними начальство. Преображенцы тотчас, кое-как выстроившись в ряды, двинулись ко дворцу.

Только один рядовой запоздал вовремя присоединиться к своей роте и теперь догонял ее – Державин. Он был бледен и взволнован, но от иных причин – в это утро безурядицы и самоуправства на ротном дворе у него украли его последние деньги.

Едва преображенцы вышли на Литейную, им навстречу не шел, а почти бежал, запыхавшись, офицер их же полка… Вне себя, он выхватил шпагу, бросился на первые ряды и крикнул:

– Назад!! Крамольничать! Против законного государя! Бунтовать! Назад, мерзавцы! Перекрошу всех!!

И шпага его засверкала над головами ближайших. Это был лейб-кампанец Квасов.

Но десятки голосов заревели вдруг на ненавистного офицера:

– Бей его! Коли! В штыки!

– Зачем? Бей просто… Не пакости штыка об нашего лешего!..

И через полминуты Аким Акимович, окруженный, как волк собаками, замертво упал среди улицы от жестоких ударов прикладами. Только через час очнулся он в какой-то цирюльне, куда подобрали его из жалости прохожие.

Между тем за углом Литейной, на Симеоновской, куда завернули солдаты, другой офицер верхом наскакал на них и вломился в ряды, тоже обнажая шпагу. Это был Воейков.

– Стой! Вольница! Кто смел без моего приказу сбой ударить?.. Заворачивай назад!

И Воейков ударил ближайшего солдата плашмя по голове, но через мгновение раздалась команда Пассека:

– Ребята! Валяй его, бунтовщика…

Солдаты бросились, один удар вышиб у офицера его шпагу, другие двое ранили лошадь. Она взвилась на дыбы и, отскочив, запрыгала, хромая, но разъяренные солдаты бегом пустились по Симеоновской, преследуя обезоруженного, и скоро прижали его к берегу Фонтанки. Воейков, не видя спасения от штыков, въехал в речку по грудь лошади.

– Не мочиться же из-за него! – крикнул кто-то. – Брось! Не время!.. Опосля всех переколем, кто противничает нашей матушке…

И солдаты бросились на мост и уже на рысях пустились к Зимнему дворцу, где гудела на лугу несметная толпа, окружая измайловцев, семеновцев и отдельные отряды, прибежавшие от разных полков.

Часа через два город уже волновался весь, по всем улицам. Кое-где уже были драки, кое-где уже были разбитые кабаки, а в некоторых ненавистных домах было уже все разграблено.

И вскоре поневоле была назначена стража охранять некоторые дома, и в том числе палаты прусского посланника. Но Гольца уже не было в доме. Он при первых признаках уличной сумятицы укрылся в доме брильянтшика Позье, а через час по совету немца-лакея, не считавшего и этот дом безопасным, вместе с ним перешел в квартиру Шепелева, как офицера и знакомого.

Княжна Василек, перепуганная сама насмерть, скрыла посланника в спальне жениха.

Она была в страшном волнении, и душа ее уже изболелась в мыслях о том, кто был ей дороже всего в мире. Да и было отчего! Юноша, еще слабый, при первых кликах на улице понял, что творится здесь, и, наняв тройку, ускакал в Ораниенбаум, стать на сторону законного государя, которому он присягал… А если нужно, то и умереть, защищая его!..

На Большой Морской около полудня толпа зевак была гуще, плотней и особенно весела. Смех, шутки, прибаутки гудели кругом… Одни расходились, другие прибывали и без конца передавали добрую весточку, и на всех лицах была написана радость.

Здесь с час назад конногвардейцы заметили в карете проезжавшего Жоржа, тотчас вытащили его вон, и ненавистный принц тут же среди улицы был нещадно избит… Быть может, несчастный был бы умерщвлен, если бы генерал-полицмейстер Корф слезно не выпросил его у толпы именем государыни и не увез к себе, обещаясь и клянясь посадить его непременно на хлеб и на воду…

– Он нас с мужьями всех развести хотел! – особенно вопили две бабы с Преображенского ротного двора.

– Поучили-таки Жоржушку!.. – радовались все обыватели.

Это было самое веселое событие действа петербургского за весь этот беззаконный, дикий, пьяный, но некровопролитный день… если не считать в кровь разбитый Жоржин нос.