Петербургское действо. Том 2

– Извольте, господин узник. Идите ко мне. Ключ здесь, под подушкой.

Шепелев ощупью подошел.

– Купи его! – шепнула она. – За десять поцелуев…

– Это дешево… За сто согласен. О! Милая! Вовеки бы… не расстался! – прошептал он, обнимая ее и всю покрывая поцелуями… – Так до завтра… – вымолвил он наконец.

– Да. Да. Да. Уходи… – прошептала она.

Он двинулся к двери, но она снова позвала его:

– Еще один… Последний…

И на несколько мгновений в комнате наступила мертвая тишина. Только поцелуй беззвучно жил… и длился!

XXXVII

Шепелев отомкнул звонкий замок, приотворил слегка дверь и глянул. Кто-то шел мимо. Он подождал, потом выглянул снова. Прохожая горница и коридор были пусты, только издали доносился гул голосов и шум толпы. Он быстро вышел и еще быстрее направился к зале.

Идя через гостиную бодрыми шагами, он вдруг почувствовал, будто слегка шатается, а в глазах как-то потемнело и зарябило.

Против него оказалось зеркало. Он взглянул на себя и улыбнулся. Он сам себя не узнал: настолько было бледно, но оживленно лицо его и настолько сверкали глаза.

– Да! Счастье то же, что и хворость!.. Но господи! Думалось ли мне, что сегодня… Вдруг! Среди маскарада. И как она заранее все обдумала! Да, дерзко, а как просто!.. Она говорит: безопасно, потому что если кто и увидит, то глазам не поверит! Вот уж дьявольский расчет! Но никто не видал… Да! Счастливее меня теперь в столице никого нет! Господи! Авось я с ума не сошел. Авось все это было! Было! Не сон же это? Нет, сон! Ей-богу, сон! – восторженно воскликнул он.

Шепелев двинулся было от зеркала, но сильный гром колес на улице заставил его выглянуть в окно, и он увидел среди плошек быстро, вскачь удаляющуюся карету.

«Разъезд! Должно быть, уж поздно», – подумал он.

И он двинулся в приемную. Она была полна гостей, толпившихся в ней и на лестнице. Он озирался смущенно и потуплял глаза каждый раз, когда кто-нибудь случайно взглядывал на него. Во всяком взгляде ему казался допрос. Он чувствовал, что на лице его написано нечто, что может сейчас всякий прочесть, узнать и ахнуть!

Он стал близ дверей лестницы, но, оглядевшись, вдруг пошатнулся, как пораженный громом, и, схватясь за сердце, едва не вскрикнул. У окна, на стульях, сидел старик граф Скабронский, а около него… кармелитка. Она что-то тихо рассказывала ему и смеялась. Он тоже громко смеялся, покачиваясь на стуле.

– Не может быть… Другая! Другая! – шептал Шепелев почти громко, застыв от ужаса и отчаяния.

Он двинулся ближе к ним, и его почти безумный сверкающий взор приковался к белой маске кармелитки. Она вдруг увидела Шепелева, будто вздрогнула и перестала смеяться и говорить.

«Подойду!» – решил он и сделал через силу еще два шага.

Кармелитка, глядевшая пристально на него, быстро встала, взяла руку Скабронского и, видимо, сильно потянула его за собой, увлекая в толпу.

– Ах ты, вьюн! Смотри, пожалуй! под ручку!! – захохотал увлекаемый старик.

Но Шепелев этого не слыхал. Он двинулся к окну и ухватился за что-то рукой, чтобы не упасть от той бури, которая забушевала у него на душе.

– Мальчишка! Дурак! Дурак! – шептал он. – Вообразил, поверил! Но голос… Голос ее!.. Да! Ее голос. Я с ума схожу!..

Долго ли пробыл юноша в состоянии оцепенения, застыв от отчаяния, он сам не знал. Он бессознательно видел только, что всюду поднялась какая-то сумятица. Все будто встревожены. Гольц стоит окруженный разными сановниками. Откуда он пришел? С лестницы, кажется. Около него Панин, фельдмаршал Трубецкой, Бретейль и целая кучка важных, ему незнакомых сановников. Вот и в зале тоже стихло… Музыка играет, но никто не танцует. Вся молодежь – двигаются, сходятся вместе, шепчутся… а все будто оробели.

– Арестован! – слышит Шепелев несколько раз.

С лестницы появился гетман, бледный, встревоженный, и прямо подошел к Гольцу… Шепелев стал было прислушиваться к взволнованному голосу гетмана, который клялся, божился и умолял посланника. Горе, отчаяние слышалось в его голосе… Но едва стал юноша понимать, что дело идет о каком-то арестованном, как внимание его было снова отвлечено… Граф Скабронский прошел в гостиную с кармелиткой и повел ее туда… Туда, где он был!.. Где думал, что нашел свое счастье, а был глупо и грубо обманут какой-то развратной женщиной, кидающейся в объятия первого встречного. И он ощутил вдруг на сердце страшное чувство. Сердце будто упрекало его, что он осквернил то, что жило в нем и еще недавно было чисто и свято для него, а теперь попрано и поругано.

– Да нет, нет! Я же с ума сошел! – шептал он. – Два голоса не могут так быть схожи!..

Скабронский вернулся один и присоединился к кучке, слушавшей горячую речь гетмана. Шепелев тоже глядел на всех и тоже будто внимательно слушал, а сам прислушивался к тому, что шептало ему страдающее и упрекающее сердце.

И вдруг он двинулся и, теперь еще более бледный, с дикой, полубезумной решимостью в глазах, почти побежал через гостиную…

– Нескромность! Дерзость! Бог весть, что выйдет! Может быть, сестра ее… – шептал он на ходу. – Ах, все равно! Все равно! Мне хоть умирать! Мне надо знать!!