Петербургское действо. Том 2

Но она молчала. Он чутко прислушивался. Она шевелилась, быстро двигалась… Но сильное прерывистое дыхание ее даже заглушало шелест платья и движений…

Через мгновение шорох и это тревожное дыхание послышались ближе к нему, и вдруг две руки нашли его в темноте. Они дрожали на лице и голове его.

– Я не понимаю… Это прихоть, но и дерзость… – глухо проговорил он.

Но обнаженные руки крепко, судорожно обвили его шею. Горячие губы коснулись во тьме его лица, отыскали его губы и с порывом жажды прильнули к ним с поцелуем. И вся она затрепетала вдруг.

– Я люблю другую… Люблю безумно… Поймите… – забормотал юноша.

– А я люблю тебя, тебя… – горячо и страстно отозвалась она вдруг по-русски, но продолжая картавить. – И клянусь, в первый раз в жизни люблю! Клянусь святой Марией, что я…

– Что?!! – вскрикнул Шепелев, как оглушенный молнией, которая бы вдруг, среди полной тьмы, осветила ему на миг все окружающее. Эти два слова – ее два слова!.. Как помнит и любит он их, хотя слышал давно и только один раз.

– Боже мой!.. Ах, если б я знал, что это вы! Скажи мне, что это ты? – задрожавшим от восторга голосом шепнул он.

– Я. Ей-богу. Я… Я…

– Графиня?

– Нет, не графиня… для тебя. А ты любишь графиню? Какую? – страстно смеялась она ему в лицо, продолжая покрывать его нескончаемыми поцелуями.

– Бога ради, скажи мне… Или пусти. Я безумно люблю тебя, если ты Маргарита! – восторженно вскрикнул он. – Но если я ошибаюсь, то я не могу… не хочу, ни за что! Пусти.

– Графиня Скабронская? Так вот кого ты любишь! Глупый!.. Разве ты не видал ее сегодня кармелиткой? Она мой старый друг.

– Да, да… Но право… Твой голос теперь другой. И теперь это почти ее голос. Да! Я с ума сойду. Говори! Или… пусти меня. Ты Маргарита?! Говори!..

– Нет! Нет!..

Шепелев с отчаянием освободился от ее объятий и, сделав несколько шагов по паркету, наступил на что-то мягкое, и тотчас что-то хрустнуло под его каблуком.

– Святая Мария! Безумный! Ты топчешь… Передавишь все звезды моей Медведицы!!

Шепелев вскрикнул, бросился на голос и безумно обнял ее. Это был уже громкий, неподдельный и дорогой ему голос.

– О Маргарита!.. – почти простонал юноша, как бы от страшного страдания и боли.

Бал все разгорался, оживлялся… Молодежь танцевала до упаду по просьбе любезного хозяина.

Перед полуночью явились на бал еще двое костюмированных. Это были два негра в блестящих фантастических и совершенно одинаковых туниках и шальварах из пунцового бархата, сплошь вышитого золотом. Оба негра были огромного роста, широкоплечие, могучие богатыри и красавцы лицом даже под черной мазью. Таких витязей в Петербурге было немного, и если бы они были теперь в масках, то и тогда бы легко всякий признал Григория и Алексея Орловых.

Братья были в кандалах и прикованы сверх того один к другому. Золотые большие браслеты у каждого на руке соединялись висевшею между ними цепью. Поэтому они ходили вместе и не танцевали, извиняясь невозможностью разлучиться.

Причина, побудившая братьев явиться неграми и вымазать лица, был большой черный пластырь на виске и ухе Алексея, который он носил с самого сражения в «Нишлоте» и который он покинуть не мог. А между тем по приказу государыни надо было явиться в маскараде Гольца. Кроме государыни и княгини Дашковой, тут явились все.

Благодаря костюмам все внимание было теперь обращено на братьев, государь тоже заметил их и, близко пройдя мимо, указал на них Жоржу и прибавил громко, но шутливо:

– Хорошая выдумка! Подходящая!.. Может быть, даже предсказание.

Принц ничего не ответил на шутку. Он был не в духе, потому что любимец его, Фленсбург, был расстроен чем-то и даже бледен и не хотел ему объяснить ничего о причине своей тревоги.

Действительно, Фленсбург был на себя не похож. Он куда-то исчезал и теперь, вернувшись, стоял в приемной на месте пропавшего дежурного. Он будто ждал его. Около полуночи к нему подошел его друг Будберг и обратился к нему с тем же вопросом, что и принц Жорж.

– Что с тобой, Генрих? – сказал он по-немецки.

– Со мной? Со мной смерть! Смерть в душе! – глухо выговорил Фленсбург.

– Все она… Кармелитка! Вот уж можно сказать: le diable gui se fait ermite!..[26] Брось ее, милый друг. Она авантюристка с головы до пят.

– Полно шутить! Ты видишь, что со мной! Скажи лучше, – ты уроженец Петербурга и должен знать, – покуда я был в ссылке, при покойной царице бывали здесь поединки? Или это дикое и развратное общество не знает, даже не слыхивало никогда, что такое – дело чести и вызов на поединок…

– Насколько помнится, бывали, но между нашими, то есть иноземцами вообще…

– Стало быть, эти звери знают, что такое поединок?.. Ну, тогда будь готов, милый друг, послужить мне секундантом.

– Что за вздор! Как не стыдно! С кем наконец?!

– С дрянью, которая не стоит того, чтобы я его убивал! А убью!! А государь наверное простит. Он понимает и любит такие выходки. Пойдем отсюда. Я тебе все расскажу, и авось легче на душе будет…