Петербургское действо. Том 2

Через несколько минут молчания или как будто колебания Теплов выговорил:

– Но к чему мы будем стремиться, какая наша цель? Мы до сих пор говорили о том, что не нужно, что вредно, что надо изменить или, скажем, уничтожить. Но теперь позвольте спросить, что же нам нужно и чем мы уничтожаемое заменим? Ваше величество понимаете, что вы не находитесь в таком положении, в каком была до воцарения покойная государыня. Она была дочь великого Петра. Если равнять, то вы скорее в положении правительницы Анны Леопольдовны.

– Конечно, – заговорила Екатерина как бы с искусственной поспешностью, – я так и понимаю.

Однако хитрый Теплов понял и почувствовал в звуке ее голоса, что, соглашаясь, она, в сущности, думала совершенно иначе.

– Вы не можете быть императрицей, монархом, как иностранная принцесса. Этого за все существование русской земли не было и быть не может, если исключить императрицу Екатерину. Но там было почти завещание, была воля Петра… Теперь есть законное лицо, имеющее права законные на престол в качестве потомка русских царей. Я говорю о великом князе. Но так как он малолетний, то и он сам по себе не может быть монархом. Следовательно, исход какой же? Примеров искать недалеко, они были и есть теперь во всех европейских государствах, был и у нас при младенчестве Иоанна Антоновича.

– Конечно, – выговорила государыня, – единственный исход, единственно возможное – это регентство.

– Конечно! Но об этом я и желал бы знать ваше мнение. Регентство регентству рознь. Бывает одна личность регентом, как был регент французский, каким был у нас Бирон. Затем бывает и иной вид правительства. При малолетнем монархе состоит синклит государственных людей, правящих его именем. Мне кажется, что у нас было бы всего разумнее, если бы при великом князе состоял совет из русских людей, числом хоть десять или более. Конечно, из русских вельмож, отличных происхождением и умом. Они могли бы быть выборными и меняться по очереди, но должны бы были быть всегда избираемы из членов российского дворянства. Наконец, один из них, наиболее просвещенный, мог бы быть президентом этого синклита… даже пожизненным, пожалуй…

«Нечто вроде олигархии на новый лад», – снова подумала государыня, но снова промолчала.

– Согласны ли вы со мной? – спросил Теплов.

– Конечно. И даже знаю, кто мог бы быть душой этого синклита и самым полезным членом его… – тонко намекнула государыня, и Теплов невольно просиял.

Побеседовав еще около часу, хитрый честолюбец попросил позволения у государыни бывать у нее изредка, чтобы передавать ей, насколько общественное мнение более и более клонится на сторону перемены положения дел.

Когда Теплов встал, то государыня проводила его до двери и, вернувшись к своему месту, стала перед окном и, скрестив руки на груди, задумалась. Но лицо ее и взгляд были не печальны, напротив, она как будто внутренне подсмеивалась. Но не прошло и четверти часа, как громкие шаги привели ее в себя. Она обернулась и увидела перед собой фигуру Никиты Ивановича Панина.

Он быстро вошел в комнату, очевидно взволнованный. Панин всегда ходил так же тихо и важно, как тщательно одевался.

С утра поднявшись, даже у себя в горнице один, он был всегда в парике, который не снимал до вечера. Для всякого парик был то же, что и перчатки для выездов и приемов; для Панина это была необходимость. Про него говорили, что он чуть не спит в парике.

– Что случилось? – вымолвила государыня, увидя его лицо.

– Случилось, – начал Панин взволнованным голосом, – случилось, что я уеду, я буду просить должности опять в Швецию, а не дадут, я уеду к себе в вотчину. Я не могу здесь оставаться! Я шутом не был и в скоморохи не пойду.

– Да что такое?

Панин сел в кресло и заговорил быстро и гневно:

– Вы знаете, что вчера я добился, наконец, чтобы государь сделал испытание великому князю в науках.

– Ну, знаю! Что ж? Ведь он остался доволен?

– Ну да. Он остался доволен. Он даже сказал принцу и другим присутствующим при испытании, что Павел Петрович, конечно, гораздо умнее и ученее их всех вместе. Принц Жорж даже обиделся.

– Ну так в чем же дело?!

– А в том, что сегодня я получил награду за успехи моего воспитанника.

– И слава богу!

– Нет, не слава богу, а слава шуту гороховому! – вскрикнул Панин. – Спросите, какую награду!..

– Какую же?

– Какую? Какую? – привскочил он на месте. – Пожалован в генералы от инфантерии! – отчаянно закричал Панин во все горло. – Я теперь, в мои года, надену дурацкий куцый кафтан, ботфорты, шпоры нацеплю себе, эспадрон или ружье возьму и буду тоже разные выверты прусские делать, буду тоже на плаце, как Трубецкой или Разумовский, разводы делать солдатам. Я, который с детства ненавидел военщину и солдатчину! Ведь это на смех! А за что?! За усердие. Тогда прямо взять другого воспитателя, а меня отправить. А разве это возможное дело? Это шутовство! Скоморошество!

Государыня молчала и не могла удержаться, чтобы не улыбнуться.