Шепелев повиновался, и, касаясь губами ее руки, он вдруг внезапно, будто… всеми фибрами своего существа, ясно почувствовал, что стоящая перед ним – она, «Ночь»! Вдобавок от этой руки повеяло тонкими духами, и этот запах в один миг воскресил перед ним всю уборную дома Гольца и все то, что теперь сводило его с ума.
– Ну-с, садитесь. Довольны ли вы вашим чином? – вымолвила Маргарита, усаживаясь на диван и оправляя складки своего халата.
– Да. Благодарю вас… Но мне не до этого…
– Вы должны сегодня же поехать и поблагодарить Эмилию; если б не она, то вы никогда не были бы офицером, то есть были бы им через пять лет.
И Маргарита делала вид, что не замечает широко раскрытых, изумленных глаз Шепелева.
– Графиня, я вас прошу прежде всего прекратить эту пытку. Я не могу… Да я и не понимаю ничего! Что это? Игра? Забава? Можно ли играть тем, что для людей должно быть всегда свято? Скажите мне… прямо и сейчас.
– Что? Я вас не понимаю.
– Ах, боже мой! Вы были одеты «Ночью». Вы были в уборной. Вы или нет?..
– Нет, Эмилия. Мой лучший друг, с детства…
– А я говорю, что это были вы, что никакой Эмилии на свете нет! – почти вспыльчиво произнес Шепелев. – Скажите, зачем эта комедия? Зачем вам нужно мучить меня? Или вы хотите, чтобы все это так и кончилось, чтобы наша, наша… ну, наше знакомство на этом и оборвалось, то…
– Я вас не понимаю. Эмилия мне говорила, что…
– Довольно, графиня. Я знаю, что это вы… Я чувствую это… Я голову сейчас за это отдам. Вы не сознаетесь. Стало быть, для вас это не святое чувство, а забава, потеха. Нынче один, завтра другой, а там и третий… Фленсбург, Орлов… сам Гольц!..
– Как вы смеете это говорить! – с чувством вымолвила Маргарита, и лицо ее вспыхнуло.
– Про что? Что говорить? – воскликнул радостно Шепелев. – Про что я говорю? Если это Эмилия… то почему же вы оскорбляетесь?.. Стало быть, вы знаете…
– Эмилия мне во всем призналась… Я нахожу это безумием… но что же делать…
– Так вы не хотите сознаться! Стало быть, всему конец… Это как тот поцелуй… выходка, которая не должна иметь никаких последствий! Это даже бесчеловечно! – с отчаянием в голосе произнес Шепелев.
Маргарита молчала и, задумавшись, будто колебалась.
– Ну, так прощайте, графиня! Пожалеете вы меня, когда будет поздно…
И слезы выступили на глазах юноши. Он провел рукой по изменившемуся лицу и выговорил глухо:
– Я надеюсь, что у меня хватит силы…
Маргарита пристально глядела на его красивые глаза.
Она заметила искренность и почти наивность, которыми звучали его слова.
– Нельзя! Нельзя! – бормотал он сам себе. – Да и зачем?.. Лучшего не будет ничего в жизни… Но помните, графиня, никогда никто не будет любить вас, как я люблю. Прощайте…
– Что же вы хотите делать?
– Я хочу… Я попробую застрелиться…
– Какой вздор! Никогда вы этого не сделаете. Полноте, мой милый ребенок.
Шепелев взглянул на Маргариту печально, но спокойно и тихо вымолвил:
– Не знаю… Но я попробую. Я не могу так оставаться. Это пытка… Я думал… я верил, что это вы… Если это были не вы или даже и вы, но не хотите сознаться и не сознаетесь… И это так и останется!.. Никогда не повторится!..
Юноша восторженно всплеснул руками и воскликнул:
– Зачем же я буду жить! Умирать надо? Надо! И скорее!..
И он двинулся к дверям. Маргарита бросилась, догнала его и сильно схватила его за руку.
– Стойте, – выговорила она упавшим от волнения голосом. – Погодите… Я вам скажу…
И она запнулась, будто снова колебалась.
– Ну, ну… – шептала она сама себе и вдруг вскрикнула: – Что ж тут делать? Святая Мария!..
– Ах, это слово! Это слово! – воскликнул Шепелев. – Ведь оно за вас говорит. Оно все говорит.
Маргарита вдруг, будто с отчаянием решимости, взяла его за руку и потянула в свою спальню-гостиную.
– Ну вот! Гляди! Глупый, упрямый, капризный! – нежно выговорила Маргарита, введя его в комнату. – Заставил меня изменить моему слову! Гляди!
Шепелев поглядел по направлению ее руки и увидел на диване черный газовый костюм, а на столе кучу сложенных бриллиантовых звезд с полумесяцем.
Он боялся понять, что это наконец признание.
– А «Ночь»! Она? Ведь вы «Ночь»? Вы?..
Маргарита, молча и слегка смущаясь, тихо вскинула руки ему на плечи и, обвив его шею, припала к нему и прильнула губами к его губам. Шепелев вскрикнул слабо и прошептал:
– О Маргарита! Теперь я… Да что говорить! Не надо, не надо говорить…
IV
Маргарита понимала, что после этого признания дерзкий и прихотливый поступок ее становится роковым. Связь с Шепелевым ставила ее в трудное положение с дедом и с Фленсбургом. Приходилось играть и хитрить еще более! Маргарита к тому же не обманывала себя и предугадывала, что рано или поздно и тот и другой поймут и увидят ее игру. В деде она теряла огромное состояние, о котором мечтала так давно, а в Фленсбурге наживала беспощадного врага.
«Все это бессмысленная прихоть! Уступка разума сердцу! – думала она теперь. – Любовь заставила меня быть глупой, нерасчетливой… Но любовь ли это? Не вспышка ли? И вспышка, которая так сильна, что не может быть долговечной… Бог знает! Я сама не знаю!.. Будь что будет! Авось все это еще не скоро спутается!..»