Она метнула в нарушителя её величественного одиночества возмущённый взгляд, обнаружив перед собой маленького дряхлого старичка, такого древнего, что вместо кожи лицо его покрывал, казалось, измятый пергамент.
— Конечно, — выдохнула она вопреки всему — она была так воспитана.
— Спасибо, спасибо! — расплылся в улыбке тот и с весьма неожиданным проворством обошёл стол, опустившись в кресло напротив, боком к ней.
Прикрыв глаза, она лишь вздохнула и сделала наконец глоток вина, почти не чувствуя его вкус. Настроение у неё было испорчено окончательно.
— Чудный вечер, не так ли? — проскрипел вдруг старик и она, вздрогнув, уставилась на него с удивлением.
— Простите, но у меня нет сейчас желания разговаривать с кем-либо. Я не против, чтобы вы сидели здесь, но составить вам компанию я к несчастью не могу.
— Ох, какая! — фыркнул тот. — Ну что ж, посидим, стало быть, в молчании.
Она ничего не ответила. Только сделала ещё один глоток, покрупнее.
— А всё-таки вечер прекрасный! — снова воскликнул он, запрокинув голову и принявшись рассматривать усыпанное звёздами небо, видневшееся сквозь промежутки увитой цветами перголы. — И как же это любопытно созерцать вселенную вот так, из самой её сердцевины. Проблемы сразу улетучиваются куда-то, становятся незначимыми… Человеческая жизнь вообще забавная штука, не находите? Столько томлений и терзаний, а итог всё равно один — все мы, в конце концов, возвратимся туда, откуда пришли, став частью этого громадного безразличного мира, который всегда был до нас и продлится ещё неисчислимо после…
Она тяжело вздохнула.
— Что вселенная, когда мы живём здесь и сейчас и чувствуем то, что есть, а не все эти ваши… неисчисляемые бесконечности.
— А это, милочка моя — эгоизм чистой воды. Хотя я и понимаю вас: в молодости редко у кого возникает желание подумать о вечном.
— В молодости, — хмыкнула она. — Было бы здесь чуть светлее, и вы бы убедились, что я отнюдь уже не так молода, как может показаться в этом обманчиво приятном сумраке, — она снова отпила. — В том-то и дело: была бы я молода…
— Мне не нужен свет, дабы видеть, что вы сами себя похоронили уже заживо. А стоил ли тот человек подобных жертв?..
Она промолчала, не потому что не хотела отвечать, но потому что и сама не знала ответ.
— Развод, да? — вновь спросил старик, и в интонации его послышалось весьма неуместное ликование.
— Думаете, что всё знаете? — губы её расплылись в презрительной усмешке; она отставила от себя бокал.
— А почему бы, в общем-то, и нет? — он с молодецким вызовом закинул ногу на ногу и, взглянув на неё в упор, протянул через стол руку: — Керберос Калогеропулос, миллиардер, меценат, почти вдовец… снова.
— Почти вдовец? — изумилась она. — Это как позвольте спросить? И что значит это ваше «снова», должна ли я принять это как угрозу?
Руку его она так и не пожала. Керберос сипло рассмеялся и вновь сел ровно в своём кресле.
— Ох уж эти британки. Ничего не понимаете в юморе!
— Ох уж эти старые греческие развалины — песок уж сыплется, а всё претендуете на звание особо ценных изваяний!
Старик рассмеялся ещё сильнее. Голова его запрокинулась, ладони обхватили слегка выпирающий живот.
— Ах, нет — я ошибся! Юмора в вас предостаточно, но и яда тоже. Кто же тот жалкий идиот, что упустил такой алмаз?
— Вот вы мне сами и расскажите, раз уж вы такой проницательный! — язвительно заметила она.
— Очевидно какой-то ещё более нахальный и напыщенный аристократ, чем вы, милочка, который, не вынеся вашей отчаянной попытки взять на себя командование, предпочёл первым покинуть тонущий корабль.
— Инициатором была я, между прочим, — гордо сказала она, приподняв подбородок.
— О, не сомневаюсь! Я же так и сказал — не выдержал вашего желания подмять его наконец под себя… О чём вы, безусловно, тайно вожделели долгие годы.
— Ах, я никогда даже не предпринимала подобных попыток!
— А я и не сказал, что вы когда-то пытались. Потому-то раскол и случился только сейчас.
— Признайтесь — вам просто нравится тешить своё самолюбие, воображая, что вы знаток человеческих душ? Но я вас не виню — это ведь единственное удовольствие, какое вам ещё осталось.
— Пусть так, — снова рассмеялся он. — А вам, в свою очередь, как я посмотрю, очень нравится болезненно упиваться своим отчаянием, полагая, что вы единственная на этой Земле переживаете подобные чувства.
— А какое мне может быть дело до того, что переживают другие?.. Если хотите знать: мне всегда было откровенно плевать на всех.
— О, это я вполне хорошо вижу. Потому-то вас так и уязвил тот факт, что он сложил оружие, отказавшись от дальнейшей борьбы… Вы-то хотели, чтобы он рыцарственно сражался, доказывая своё право не только на вас, но и на господство над вами, а вместо этого он прозаически признал сделанный вами выбор, которому вы и сами теперь не рады.
— Ну, всё! — она резко поднялась с кресла. — Мне надоела ваша глупая старческая болтовня! Вы ничего не знаете ни обо мне, ни о нём, ни о событиях, которые произошли в нашей жизни… Так что — всего вам хорошего!
Она уже развернулась было, желая уйти, как старик окликнул её: