Петля Арахны (СИ)

— Мне нужно кое-что сказать тебе, Гермиона, — проговорил он, заглядывая ей в глаза и понимая, что жизнь их после того, что он собрался озвучить ей, никогда возможно уже не будет прежней: — Сегодня ночью я принял решение… Я официально признаюсь в том, что пытал Плеггу Паркинсона Круцио и снова предстану перед судом.

В комнате воцарилось молчание. Долгое мгновение Гермиона продолжала смотреть на него так, словно он ещё ничего ей не сказал. У неё только слегка порозовели щёки, потом приоткрылся рот и из него подобно бабочке вылетел прерывистый вздох.

— Но это же Азкабан, Люциус, — только и сказала она.

Солнце так красиво подсвечивало её удивительную медовую радужку глаз. Пылинки висели в воздухе вокруг её головы, флегматично плывя куда-то вдаль.

— Да, — кивнул Люциус. — Это Азкабан. Не пожизненно, конечно, но…

Она снова лишь вздохнула.

— Есть шанс, однако, что мне просто назначат очень большой штраф, — добавил Люциус. — Если заседание будет проходить в особом порядке, Визенгамот возможно изберёт самую мягкую меру наказания или существенно сократит срок… быть может, всего до года…

— Года, — подобно эху, вторила она, лоб её прорезали морщины, и она уткнула свой наполнившийся страшным отчаянием взгляд в пол.

Люциус тоже отвёл глаза.

— Ты же понимаешь, почему я должен сделать это? — сказал он, рассматривая, как за окном, вдали, у самого леса ослепительно искрилась на солнце ровная гладь реки — раньше он любил летать там на метле. — Я должен сделать это для неё. Для Розы, понимаешь… Ей нужен отец, который умеет отвечать за свои ошибки, а не преступник, всю свою жизнь трусливо избегавший справедливого наказания. И я не могу допустить, чтобы тебе или ей ещё хотя бы раз в жизни, угрожала из-за этого опасность… Я хочу иметь возможность прямо смотреть вам обеим в глаза, Гермиона… — солнце слепило Люциуса так сильно, что пейзаж за окном стал совсем расплывчатым, и он замер на мгновение, хмурясь и отчаянно пытаясь проглотить тот острый ком, который откуда ни возьмись, появился у него в горле. — И именно поэтому тебе нужно научиться готовить ей кашу самой, — добавил он.

— Люциус! — воскликнула она, порывисто бросаясь ему на шею.

Тело её сотрясли неудержимые рыдания, и он сжал Гермиону в своих объятьях. Какой тёплой, какой родной она была.

— Ну, пожалуйста, Гермиона, — прошептал он, едва сдерживая клокот и в собственной груди. — Прости меня, моя нежная девочка. Прости… — пальцы его путались в её волосах. — Я бы мог и не делать этого, но я не могу… просто не могу поступить иначе теперь. Я так виноват перед тобой! Так виноват!.. Если бы я только мог…

— Нет! — она замотала головой. — Нет, Люциус! Я… я очень горжусь тобой! — сказала вдруг она, отстраняясь от него и отчаянно сжимая его руки.

Люциус посмотрел на неё с удивлением, лицо у неё было заплаканное, — как же много слёз он принёс ей за всё это время! Он так ненавидел себя за это…

— Помнишь, — сказала Гермиона, судорожно втягивая носом воздух; пальцы её беспрестанно мяли его ладонь. — Два года назад, когда я только забеременела, и у нас был тот сложный момент с Роном и его болезнью из-за которой я чуть тогда не заболела сама, ты сказал, что не ошибся во мне, после того как я преодолела всё это?

— Да, — кивнул Люциус, прижимая её руки к губам и совсем не понимая, к чему она вспомнила сейчас тот глупый, наполненный его тщеславным эгоизмом эпизод.

— Так вот, теперь моя очередь, — продолжила Гермиона, слезы текли из её невозможных глаз. — Теперь я должна сказать тебе, что это я… я не ошиблась в тебе, Люциус! И тебе нечего стыдиться. Тебе не за что просить у меня прощения! И ты всегда можешь смотреть прямо в мои глаза и в глаза Розы, потому что ты лучший муж и отец, о каком я вообще когда-либо могла мечтать! И если ты всё уже решил и твоё желание признать свою вину окончательное — то я пройду этот путь с тобой, рука об руку, Люциус и я буду защищать тебя до самого конца, так же самоотверженно, как и ты, всегда защищаешь меня.

И она снова прижалась к его груди, стиснув ему рёбра на этот раз так сильно, что он едва мог сделать вздох, а потому соскользнув со стула и выпустив из лёгких весь имевшийся там воздух, Люциус просто повис на ней почти безвольно, обнимая её за плечи и утирая со своих щёк влагу, предательски заструившуюся по ним, таким отчаянным потоком, что он никак не мог его уже сдержать.

========== Глава 28. Отец ==========

Суд по делу Нарциссы был намечен на субботу и все три дня, до этого весьма прелюбопытного для жителей магической Британии события, прошли для Гермионы словно в тумане.