Петля Арахны (СИ)

— Ты ведь даже себе и представить не можешь, что ты сделала со мной, — прошептал он. — Какой властью ты надо мной обладаешь! Тебе удалось сотворить со мной то, о чём мечтали многие… женщины, Министры магии, Тёмный Лорд! Все они хотели, чтобы я был полностью подчинён их воле! Стал их рабом, тогда как сделать это удалось лишь тебе одной… Стоит тебе только взглянуть на меня, как демон, довлеющий всю мою жизнь над моей душой затихает, лишается своих сил, обнажается до самых своих костей, не желая больше ничего и никого, кроме как смиренно сидеть подле твоих ног вот так, как я сейчас…

— Люциус, — дрожа, повторила она.

— Я твой раб, Гермиона, — испустил из себя он, — полностью покорённый тобой, моя единственная чистота!

Он закрыл глаза, и, судорожно втянув носом воздух, она тоже опустилась перед ним.

— Нет, Люциус, нет! — она принялась покрывать поцелуями его лицо. — Ты не мой раб. Ты… ты мой муж! Мой муж! Единственный человек, ради которого я только и существую на этом свете! Единственный человек, которого я только и могу, что боготворить день ото дня бесконечно, каждой частью своего естества с благодарностью и благоговением… Если бы ты только знал, как я слаба и бессильна в моменты, когда меня охватывает страх, что я могу потерять тебя… И мне так стыдно сейчас перед тобой!

— Гермиона, — он мотнул головой.

— Я так обидела тебя сегодня… — она заплакала, — вновь усомнилась в тебе… Я… Люциус, прости меня! Я совсем ведь не хотела попрекать тебя за то, что ты рассказывал Розе о её семье.

Люциус вздрогнул и, отстранившись от неё, вгляделся с изумлением ей в глаза.

— Да, — она закивала. — Да, я… я совсем не против этого, Люциус! Она ведь твоя дочь и ты имеешь полное право рассказывать ей о своём роде всё, что только посчитаешь нужным, в том числе и про кровь, потому как эта кровь, она… — сжав его руки, Гермиона оставила на них свои мокрые поцелуи, — она ведь и, правда, самая прекрасная на этой Земле! Но только прошу тебя… Прошу — без контекста! — плечи её беспомощно сжались. — Не забывай, пожалуйста, что и моей крови, какой бы она ни была, в ней ровно столько же, сколько и твоей…

— И я бесконечно счастлив от этого, — выдохнул он; веки его дрогнули, и Люциус порывисто заключил Гермиону в свои объятья, принимаясь гладить по голове. Горячие губы его коснулись её мокрой щеки, и Гермиона расслышала, как он прошептал ей на ухо, совсем тихо: «Спасибо».

========== Глава 32. Роза ==========

На Малфой-мэнор давно уже опустилась ночь. Подхватываемый порывами ветра дождь отчаянно хлестал в окна — осень пыталась отвоевать свои права у никак не желавшего уходить в прошлое знойного лета, тогда как в уютной спальне на втором этаже старого поместья, двое людей, полностью поглощённых друг другом, наслаждались чудным мигом своего единения.

— Люциус! — имя его подобно бабочке слетало с дрожащих губ Гермионы, она так давно не чувствовала этого полного, не омрачённого тяжкими терзаниями наслаждения. И как же было ей хорошо теперь, когда она знала, что он полностью, всецело принадлежал только ей, и что никто не мог уже даже попытаться забрать его у неё.

Она сидела на нем. Прямо у него на лице, впившись пальцами в изголовье кровати, запрокинув голову назад. Тело её вздрагивало и извивалось, от того, как умело он доставлял ей удовольствие. Руки его сжимали её бедра, язык и губы ласкали все самые чувствительные точки, пока она не задохнулась от полностью застлавшего её сознание экстаза, замерев на миг, без остатка отдаваясь этим удивительным ощущениям, после чего дрожа ещё, сползла рядом с ним на подушки.

Люциус продолжил ласкать её. Губы его, доставившие ей столько радости, скользили по её покрытой влагой груди, плечу, ключице, пока не добрались до рта, и она принялась целовать их с благодарностью, ощущая на них свой собственный терпкий вкус. Широко раздвинув её обессиленные ноги, Люциус вошёл в её пульсирующую ещё, податливую плоть, и Гермиона прижалась к нему, дрожа от охватившего всё её тело восторга.

— Я люблю тебя, — губы её трепетали. — Как же я тебя люблю, Люциус!

— Моя вкусная, — шептал он. — Моя чувственная…

Гермиона захлебнулась стоном. Тело его было такое жаркое, такое напористое. Губы её прижались к его крепкой шее с натянувшимися венами, и она стала водить по ней языком.

— Хочу его в рот, Люциус, в рот! — простонала она, посасывая мочку его уха, и, он мгновенно выскользнул из неё, хватая Гермиону за ноги и вытаскивая на середину кровати, после чего навис над её лицом.

Горячая головка непреклонно скользнула внутрь её распахнутого рта, упираясь в нёбо и глубже, почти лишая Гермиону возможности дышать. Изнемогающая плоть его беспрестанно тёрлась о её язык, и она принимала её, всю обмазанную собственными соками с вожделением.

— Да, моя сладкая! Да, моя радость! — Бедра его дрожали. — Вот так! Возьми… возьми всё. Без остатка.