Петля и камень в зеленой траве. Евангелие от палача

И кого-то мне очень сильно напоминала, но в мозгах клубился густой туман, и я никак не мог припомнить: кого же? И не было сил напрячься, подтолкнуть обрюзгшую тяжелую память, хотя похожее лицо я видел совсем недавно, может быть вчера или позавчера. Если бы я встречался с ним лет тридцать назад, например в приемной Кобулова, я бы сразу вспомнил, те далекие времена и события я помнил с удивительной ясностью. А кого – похожего на Игоря Зеленского – я видел вчера, хоть убей, не мог припомнить…

Потряс головой, пошевелил губами и понял, что могу говорить, возвратилась речь. Я и сказал ему:

– Это глупо и несправедливо. Ты мстишь мне за время, в котором мы жили.

– Вре-емя-я? – протянул Игорь. – Время без людей просто пустота. Это ты и вся ваша компания превратили время в одну сплошную кровавую рану. Это вы, компрачикосы, изуродовали целый народ, сломали его природу!

– Целый народ без его согласия не изуродуешь! Народ был согласен… И природу его не сломаешь… – Я махнул рукой.

– Еще как сломаешь! – Он схватил меня за плечо и потащил за собой. – Идем, идем, я тебе покажу, какой фокус вы с людьми проделали…

Я безвольно шел за ним по коридору, хотя мне совершенно неинтересны были его рассуждения; ведь он, ученый дурачок, ни догадаться, ни даже в страшном сне увидеть не мог того, что я знал про манипуляции с целыми народами.

Но здесь хозяином положения был он. И я послушно пришел за ним в виварий. Смрад, неживые блики ламп, мерзкое копошение краснохвостых крыс в стеклянных лотках-загончиках.

– Вы перестроили память… Вот три группы крыс. Первых загоняли в темный ящик с металлическим полом и пропускали через днище электрические заряды: крысы навсегда запомнили ужас и боль, связанные с темнотой в ящике… Когда их детей загоняли в темный ящик без всякого электричества – они бесновались и сходили с ума, как их родители… В их мозгу произошла функциональная перестройка памяти под действием субстрата, выработанного напуганным организмом их родителей – пептидов… А вот эта группа – совершенно посторонние крысы, которым ввели пептиды второго поколения, и они реагируют на простой темный ящик точно так же, как те, что мучились в нем. Тебе понятно? Вы воспитали наследственный ген ужаса, который парализует людей без всяких мук и принуждения…

Богдан Захарович Кобулов, тяжело пыхтя и отдуваясь – видно, приехал в министерство сразу же после обильного застолья, – сказал мне:

– Нет, не могу удовлетворить твою просьбу… Я не могу взять тебя к себе… ты не представляешь ситуацию. Сейчас заварится каша, какой никогда еще у нас не было. Дадим врагам такую трепку, чтобы все запомнили ее на сто лет…

Его огромный живот лежал в специально вырезанном углублении полированного стола и казался диковинным яйцом в футляре, и я думал, что, когда однажды это удивительное яйцо лопнет, скорее всего, вылупится на свет динозавр.

– Инициатива с делом врачей прошла к Иосифу Виссарионовичу помимо нас с Лаврентием Павловичем… И Сталин поручил курировать дело Крутованову… Я не хочу вмешиваться: пусть все идет как идет… Сергей Павлович – человек умный, но еще очень молодой… Посмотрим… Если поживем – то увидим…

На Кобулове была шелковая кремовая рубашка с завернутыми рукавами. Черные толстые мозоли на локтях растрескались, словно пересохшая земля.

– А то, что пришел сам, – молодец, хвалю за сообразительность… Деловой человек никогда не вложит все состояние в одно предприятие…

– Товарищ генерал-полковник, из соображений… – вякнул было я.

– Я твои прекрасные патриотические соображения понимаю, – перебил Кобулов и пренебрежительно махнул рукой. – И хвалю. Живем не первый и, надеюсь, не последний день. А с этим ослом Рюминым будь тише травы и ниже воды. Мне нужна информация только из первых рук…

От Кобулова я направился к Миньке. Меня снедали злоба на весь мир и острая досада на собственную беспомощность. Придуманный мною спектакль «Дело врачей» вышел из-под авторского контроля и развивается совершенно независимо от моей воли. И не в мою пользу. Я столкнул камень, вызвавший лавину, и куда теперь докатятся обломки – один бог весть…

И еще я отчетливо видел: скоро произойдет в нашей удивительной кочегарке смена вахты, которую вместе с горючим побросают в топку. Со всех концов Москвы уже везли в наш емкий корабль топливо. А сколько продлится вахта – никто на свете, ни один человек не знает. Ведь задать всем такую трепку, чтобы ее запомнили на сто лет, это непростое дело. И стоит теперь передо мною одна задача: любой ценой найти лазейку на трап, сыскать выход из кочегарки. Мой рывок к Кобулову и был попыткой захватить место на трапе. Но Кобулов отпихнул меня от ступенек ногой – «ты вахту, не кончив, не смеешь бросать…» Ладно, пойду к Рюмину.

Трефняк предупредительно встал мне навстречу:

– Михаил Кузьмич вас дожидаются, сразу велели зайти.

Дожидались Михаил Кузьмич меня не в одиночестве: они допрашивали какого-то еврея в генеральской форме. И так искренне обрадовались моему приходу, что забыли спросить, где это я изволил шеманаться.