Петля Линча

— Майя, ты…

Я люблю учиться. Все равно чему — процесс, как ни странно, для меня важнее результата. Поэтому оценки последнее время не ахти.

Я люблю Бервик? ЛЮБЛЮ я Бервик? Люблю? Я?

Бервик-на-Твиде — место странное. Прижатые промозглым небом крохи-домики, которые крайне редко вытягиваются выше третьего этажа; море, скалы и вереск; потерянные души штабелями бросаются с утесов.

Нет, я не люблю Бервик. Я люблю спать и раннее утро. Люблю пончики «Dunkin' Donuts» с лимонным кремом, Фредди Меркури и кофе; неважно в каком порядке. Но кофе мне пить запрещают, Фредди умер, «donuts» в Бервике нет; ближайший — в Эдинбурге. Помню, как однажды родители нас достали, и мы с Люком уехали туда; пили «колу», кофе, ели все подряд, мучались с надувшимися животами, и это был, наверное, самый лучший день моей жизни.

— Майя, как ты проводишь свободное время? Как сейчас развлекается молодежь Бервика?

О, я, кажется, оценила жестокость наказания мистера Ходжсона.

— Майя, тебе нравится ходить в театры? Библиотеки?

Как будто у нас их несколько штук. Но библиотека… Мог Люк пойти туда? Нет, читать он не любил. А вдруг?

— Майя, куда ты? У меня еще…

— Простите, мне надо бежать!

Книгохранительница оказывается книгохранителем. Нонсенс!

От витающей в воздухе пыли хочется скрыться на краю света. Вот-вот начну кашлять.

— Да, конечно, я видел его. Хороший парень, твой брат, тихий, — Люк на фото с ирокезом и банкой «Старого Карпа».

Прошу посмотреть журнал, который брал Люк. Смотрю. Непроизносимое название «Die Naturwissenschaften», картинки в стиле «управляемый ядерный синтез для чайников».

— Что это за язык?

— Фламандский.

— Такой язык на самом деле существует?

— Да, конечно. Похож на голландский или немецкий.

Никогда так остро не ощущала потребность в изучении фламандского языка.

— Где обычно сидел мой брат?

Иду за указанный стол. Листаю журнал, глупо верчу головой и пытаюсь понять, зачем Люк ходил сюда целый год.

Может, брат наблюдал за кем-то? Через улицу старое здание: стены из серого камня, в окнах — белые занавески. Надгробно-черная табличка с золотыми буквами гласит: «Гостиница Мощеный Двор. Все комнаты оборудованы ванной. Частная парковка. Настоящая еда». Мило. Чуть дальше по Уолкергейт неразлучные крыши: зеленовато-белая — городского совета и готически-черная — церкви Святой Троицы. Немного левее подпирает небо фортификационный вал; его завалило снегом, как и большую часть Бервика. Не зима, а сплошная пытка.

А это что? Между страниц спрятался клочок бумаги — бежевый, он почти слился по цвету с журналом:

«32308, Акелд — Вулер, третий класс». Билет на поезд? Люка?

— Вам ни о чем не говорит?

— Нет. Хотя… — библиотекарь небрежно листает свои записи и вновь качает головой. — Нет, ничего.

— Сестренка?

Нет, это не Люк звонит, это Эми. А сердце бьется, точно бешеное.

— Сестренка, что делаешь? Пошли вечером в кино? Пойдем, да? Нет? Да? Нет-да-нет? Да-нет?

Вообще Эми хорошая. Суетная немного, и в голове у подруги не опилки даже, а капустный салат… Но я ее люблю.

— Давай. Из библиотеки иду.

Нога чавкает в подтаявшем снеге. Кажется, к вечеру потеплело, да и в самом воздухе уже что-то свежее, весеннее. Я вдыхаю полной грудью.

— У-уу! Что ты там забыла?

Что там забыл Люк?

Здание «Мощеного двора» из серого превратилось в оранжевое — от заходящего солнца; над крышей хмурится грозовое небо, а я ему в ответ.

Тихо сейчас в Бервике.

За столом администратора никого. Жму на звоночек. Из зала ресторана, вход над которым украшает герб «Роза и Чертополох», доносится тихая музыка. Играет рояль. Что-то знакомое… Шопен? Бах? Россини? Я ни черта в них не разбираюсь.

Белая рекламная штука, что похожа на складной стул, демонстрирует меню.

«Сегодня у нас:

Копченый лосось

Паштет из куриной печени

Жареные хвосты лобстеров

Гриль из свинины».

Не выношу лобстеры.

— Привет, я магу табе памочь? — у хозяина огромные рыжие баки, точно у какого-нибудь капитана ирландского китобойного судна. На футболке — эмблема Белхейвенского пивного завода.

— Гаваришь, брат? Дейтсвительно, пахож. Нет, враде не видел.

И странное произношение. Северные острова?

— А вот ты мне знакома. Где-то…

— Нет, вы меня с кем-то путаете. Спасибо за помощь, мне пора.

Слева от двери еще одна реклама:

«Семьдесят фунтов за комнату на двоих. Размести сколько угодно детей до пяти лет на двух кроватях».

Мой пытливый мозг живо начинает трамбовать афганских детишек — не спрашивайте, почему именно их, — на злосчастные кровати. Мелюзга активно почкуется по закону геометрической прогрессии, пока не заполоняется всю черненую коробку. О-ох… Ну-ка, ребятки, брысь!

Поздний вечер. Лиловое небо с кляксами облаков, ряды рыжих фонарей вдоль улиц. Эми уже с корзиной попкорна: бродит у ступенек кинотеатра, и болотно-зеленые волосы подруги болтаются на ветру, точно какой-нибудь флаг растаманского пиратского корабля.

Каждые пять секунд девушка запускает руку в емкость и тащит ко рту экс-кукурузину: «Хрум!».