Петр I

Ваше имп. и кор. величество, вероятно, всемилостивейше изволили получить мое письмо, верноподданнейше отосланное 26-го дня прошедшего месяца, касательно того, что его царск. вел. приняли решение предпринять поездку в Veronisch <Воронеж> для осмотра вновь построенного корабля. Однако от поездки царя удерживает не только ожидаемое и не последовавшее до сего дня прибытие из Arcangelo <Архангельска> вице-адмирала Шаута, но еще того более ежедневные строгие допросы восставших стрельцов, доставленных сюда по царскому повелению, так как царь не доверяет своим боярам из-за нескрываемого dissidentz разногласия – лат> и сам производит допрос, а тех, кто не признается, велит в своем присутствии подвергать пытке, которая состоит в неописуемой жестокости, и для выполнения ее в Bebraschensko, in loco inquisitionis <в месте розыска – лат>, разведено 30 различных, маленьких и больших, костров, на них жгут преступников, до того подвергнутых избиению кнутом, после которого на теле остаются раны глубиной в 2–3 пальца. Если даже после поджаривания на медленном огне они ни в чем не признаются, назначают больше ударов кнутом и опять, но дольше пытают огнем и совершают эти мучения, все более усиливающиеся, три или четыре раза в день. На этих уже третью неделю не прекращающихся допросах ежедневно, по 7–8 часов, должны присутствоватьI, согласно царскому повелению, также самые тайные Generals Personen <думные дьяки>. Как говорят, уже арестованы 1300 заговорщиков, и будут привезены сюда еще 1024. Уже допрошены и подвергнуты пытке 700, для получения их признаний и показаний; 6-й день сего мес. назначен для исполнения первой казни 300 приговоренных к повешению стрельцов, с этой целью вокруг [Белого] города построено 60 виселиц, каждая на пятерых бунтовщиков. Однако один двадцати летний юноша, злополучно оказавшийся среди бунтовщиков у польских границ и этими бунтовщиками принуждавшийся не без особого Божьего попущения, за час до вышеозначенной казни был вместе с другими Perduellen Государственными изменниками – лат> помещен в тюрьму и затем приведен к канцлеру Троекурову для предварительного следствия; он, не дожидаясь каких-либо вопросов, упал на колени, прося не применять к нему страшную пытку, он, дескать, по своей доброй воле расскажет все, что ему известно, а до тех пор также просил повременить с казнью одного из главарей бунтовщиков, Batska Girin <Васька Зорин>; его царек, вел. незамедлительно повелели окончательную казнь остановить; после чего упомянутый двадцатилетний юноша, на которого взбунтовавшиеся стрельцы не обращали особого внимания, и потому он сам слышал о письме, присланном царевной Софьей, и о всех прочих подготовленных коварных планах, был обстоятельно допрошен самим царем, получив заверения в царской милости; его показания отягчают обвинения против Батьки и русского обер-лейтенанта Karpakow <Колпакова>, ближайшего друга изгнанного князя Голицына, а также многих других; первый из вышеназванных, выдержав четырехкратную пытку кнутом и медленным огнем, упорствовал и скорей готов был принять смертную казнь, чем признаться в мятеже, устроенном царевной Софьей, но наконец, после предъявления ему обоснованных показаний того юноши, он, изменник и главный мятежник, четыре раза жестоко пытанный и уже близкий к смерти, дал внятные показания и не только подтвердил содержание полученного письма упомянутой царевны и ее сестры, также заинтересованной, царевны Марфы, но и был побужден сделать еще одно признание и открыл, что [к мятежу причастны] две старшие горничные обеих царевен Fiera <Вера> и Schukowa <Жукова>, а также диакон Иван Гаврилович, уже несколько лет содержавшийся Марфой в угоду ее сластолюбию; тоже арестованный, как я уже верноподданнейше доносил вашему имп. и кор. величеству, бывший с мятежниками поп получил благословение от патриарха, однако не мог достоверно и правдиво показать, был ли дурной умысел ему, патриарху, известен; и потому, в силу имевшейся полной осведомленности, все вышеназванные были заинтересованы в деле; однако царевна Софья для своего постоянного вмешательства использовала не только тайные письма, передаваемые в трех испеченных в монастыре хлебах, из тех, что идут в открытую продажу, и получала ответные сообщения при посредничестве нищенки, ежедневно сидевшей у стен монастыря, и всеми мыслимыми способами побуждала к prosequirung <зд.: пособничеству – лат> своему злому делу; она, кроме того, дала несколько указаний, чтобы, не теряя времени, взяв образа Пресвятой Девы и святого Николая, шли к городу и Новодевичьему монастырю, где живет Софья под стражей и взаперти, и встали лагерем в часе пути от Москвы, к сему было обещано, что к ним непременно присоединятся несколько тысяч простого народа, и этим еще увеличится сила их честно поднятого оружия. Получив таковое заверение, 4 полка согласно решили незамедлительно устроить все, как им предлагалось; и хотя исполнить это было само по себе легко и не представляло особых трудностей, все же во время похода возникли разногласия между Porisca Proscurat <Бориской Проскуряковым>, главарем бунта, казненным еще в [Новом] Иерусалиме, и Jakuska <Якушкой>, которого Белый полк избрал майором, а кроме того два унтер-офицера из-за возникших разногласий задержались на четыре дня, и тем задуманное дело приостановилось. Для сего бунтовского предприятия царевна Софья якобы привела им различные причины. В частности, то, что генерал Лефорт уговорил царя уехать за границу, а также наущал и подталкивал к созданию многих крайне неблагоприятных российских законов, в том числе и к уже примененным царем порядкам, сколь вредным, столь и заслуживающим Божьей кары; из-за этого, дескать, и Москва нанолниласъ столь многими немцами, и все они приобрели любовь и aestimation <уважение – лат> царя, тогда как русские, напротив, ему ненавистны и к ним день ото дня отношение все более презрительное; отсюда можно ясно вывести, что и царь, много раз говоривший о том прилюдно, помышляет истребить стрельцов всех до единого. Потому что знатнейшие и даже все прочие военные чины присваиваются только немцам, то есть им, стрельцам, или не будет продвижения по службе, или [нужен] другой царь, у которого они будут в милости. Так она побудила многих принять твердое решение: подойдя к Немецкой слободе, немедленно поджечь ее с разных концов и без малейшей пощады вырезать всех находящихся там немцев, а также рожденных от немецкой крови или носящих немецкое имя, особенно же – бояр, которые в отсутствие царя управляют доверенными им должностями и делами не к пользе страны и не к пользе простых людей, а лишь ради своего интереса, так что из-за этих не по-христиански вымогаемых денег многие терпят жесточайшую нужду, живут в бедности и потому знатнейших из них не должно щадить, а должно казнить смертью, а большинство прочих из Москвы изгнать.