Петр I

Carlowiz, генерал-вахмистр фон Мемминг и другие германские офицеры, с непокрытыми головами, встретили меня совершенно приветливо. Для обычного представления и принятых формальностей мне не предоставили времени; после сделанных мной поклонов царь через переводчика велел принять у меня верительные грамоты, и обе их я собственноручно и передал его царек, вел., не тратя лишних слов. После того мне и четырем императорским миссионерам и всем моим офицерам было милостиво разрешено поцеловать царскую руку, затем царь с улыбкой расспросил меня, в каковом состоянии и здравии пребывали ваше ими. величество, когда я уезжал. Когда я ответил, что ко времени моего отъезда из Вены ваше ими. величество находились в наилучшем здравии, царь высказал пожелание о дальнейшем добром здравии, а затем справился также о здравии моем и моих людей, за что я с подобающей почтительностью поблагодарил. Через переводчика мне было также сказано, что я буду удостоен обычного царского угощения (каковое будут часто привозить мне на квартиру). После этого и после новых выражений моей почтительной благодарности аудиенция вскоре была завершена. На другой день, 14-го сего месяца, по приказанию его царек, вел. я был приглашен на большое пиршество, устроенное генералом Лефортом от имени царя и за счет царя. Присутствовать должны были большинство бояр, князья, знатные военачальники и почти все находящиеся в Москве немецкие женщины; гостей было около 500 персон, они размещались во многих помещениях, и кроме того в поле были поставлены различные шатры для удобства угощения приглашенных. При возглашении здравиц в честь гостей (называемых разными прозвищами) всякий раз палило, должно быть, 25 пушек, эти увеселения после обильного питья сменились танцами под музыку всех моих музыкантов, отряженных сюда по просьбе генерала Лефорта, и продолжались до рассвета; однако могли бы и быстро завершиться трагедией. А именно: его царек, вел. в разговоре с генералиссимусом Шеиным разбранил того и его ставленников, так как офицеры за деньги, а не в виду заслуг или некоторой военной опытности производились в чин полковника и получали иные высокие военные чины (во время отсутствия царя), и, вдруг встав из-за стола, царь лично расспросил солдат, стоявших в карауле, а получив от них сведения, вернулся в столь великой ярости, что выхватил шпагу и ударил ею по столу и объявил генералиссимусу, дескать, вот так, как сейчас бью по столу, будет разбит твой полк, и скоро кожу у тебя стянут с головы. Князь Ромодановский, боярин Микита Моисеевич (или очень известный, и потому не называемый [по фамилии] патриарх), попытавшиеся умалить вину воеводы, также навлекли на себя царский гнев: патриарх получил несколько ощутительных ударов по голове шпагой, которую царь снова обнажил, князю Ромодановскому царь чуть не отрубил пальцы, а генералиссимус, вызвавший этот бешеный гнев, несомненно поплатился бы жизнью, если бы не Лефорт, который успел удержать уже занесенную для удара руку царя, за что, однако, сам поплатился, тотчас получив другой полновесный удар.

Всех охватил великий страх, каждый из русских почел бы за самое безопасное больше не попадаться на глаза его царск. величеству, однако юный фаворит¹ сумел умиротворить, его царск. величество послушались и снова выказали (dilato haud dubie in aliud tempus furore < несомненно отложив на другое время свою ярость – лат>) добродушный нрав.

На сем остаюсь с верноподданнейшим нижайшим почтением к всегдашней вашего имп. и королевск. милости

вашего импер. вел. верноподданнейший и покорнейший Христ.

Игнат, фон Гвариент.

Москва, 19 сент. 1698.

3. Подробности стрелецкого розыска, 17 октября 1698 г.

Всемилостивейший император, король, великий господин и государь!