Петр I

9. Царь восприял от купели первородного сына датского посла и дал ему имя Петра; совосприемниками были генерал Лефорт, генерал начальник стражи Карлович, датский поверенный Бауденан; из женщин: вдова покойного генерала Менезиуса, супруга полковника фон Блюмберга, Domicella Monsiana <девица Монс>. Во все время обряда его царское величество был весьма весел;

когда младенец, окропляемый святой водой, заплакал, он поцеловал его, милостиво принял табакерку, предложенную датским послом, и не погнушался обнять подарившего. Прибывшего туда вечером князя Бориса Алексеевича Голицына в знак особого расположения царь приветствовал поцелуем. Но, заметив, что фаворит его, Алексашка, танцует при сабле, он научил его обычаю снимать саблю пощечиной; силу удара достаточно показала кровь, обильно пролившаяся из носу. Та же комета коснулась бы и полковника фон Блюмберга, особенно за то, что он пренебрег царским наставлением и медлил снять саблю среди танцев. Но, когда тот стал усиленно просить о помиловании, царь отпустил ему его прегрешение. Через младшего Лефорта царь дал знать господину послу, что завтра он будет чинить расправу над мятежниками.

10. Царь сам покарал в Преображенском топором пять преступников за их злой умысел против него; при этом его окружали только его собственные солдаты, а из иностранцев не допустили никого. Двести тридцать других искупили свою вину повешением; зрителями этой ужасной трагедиии были царь, министры иностранных государей и московские вельможи, а также огромная толпа немцев.

Один стрелец, утверждавший, что генерал Лефорт подал повод к восстанию, был подвергнут допросу самим царем в присутствии Лефорта: царь спрашивал, знает ли он названного генерала, какими прегрешениями заслужил тот всеобщую ненависть, и признает ли стрелец действительными случайно возведенные на Лефорта преступления. Стрелец ответил так, что он не знает Лефорта и не может сказать, верно ли то, за что на него жаловались в народе. Он поверил письмам, да ему одному и нельзя было противиться общей жалобе всех. На дальнейший допрос царя, что сделал бы стрелец, если бы судьба помогла их начинаниям и если бы он захватил царя или самого Лефорта, преступник быстро возразил: «К чему ты об этом спрашиваешь? Сам можешь гораздо лучше сообразить это. Если бы счастье нас не покинуло и мы овладели бы Москвою, то, откинув подобные допросы, как излишние, расправились бы с боярами так, что всем было бы любо». Царь распорядился колесовать этого стрельца главным образом за то, что он осмелился назвать генерала Лефорта виновником царского путешествия.

Царь, облеченный в мантию в знак общественного траура, шел за гробом одного немецкого подполковника; за царем следовали четыре юноши из московской знати.

13. Наконец пятьсот стрельцов были избавлены от казни во внимание к их юному возрасту и слабости еще несозревшего рассудка; все-таки им были отрезаны носы и уши, и с этим вечным клеймом совершенного злодеяния они сосланы были в самые отдаленные из пограничных местностей³.

Постельница и наперсница всех тайн царевны Софьи, Вера, была подвергнута, при допросе ее царем, пытке; но, когда с нее сорвали платье и она, обнаженная, застонала под кнутами, обнаружилось, что она была беременна; на настоянии царя она призналась в преступной связи с неким певчим. Сознание в этом и многом другом, о чем ее спрашивали, освободило ее от дальнейших ударов.

14. Г. Франц Яковлевич Лефорт отпраздновал день своих именин великолепнейшим пиршеством, которое почтил своим присутствием царь с очень многими из бояр. Думный Емельян Игнатьевич Украинцев возбудил против себя за какую-то провинность царское негодование; встревоженный за свое колеблющееся благосостояние, он спустился до самой крайней степени унижения в мольбах о помиловании. Кроме того, все бояре, как бы сговорившись, каждый поочередно ходатайствовал за него; однако государь упорно от него отворачивался; наконец Лефорт, отозвав царя к окну, оправдал думного за денежное вознаграждение. Все же доселе не обнаружилось никаких признаков того, что царь вернул ему свое расположение.

15. 16. Упорное молчание главы мятежников Batska Girin <Васьки Зорина> не могло быть осилено самой острой болью от пытки, повторявшейся четыре раза; но при очной ставке со своим двадцатилетним слугою, которого он перехватил на границах Московии и насильно взял себе в услужение, Васька приступил к рассказу по порядку о своих провинностях. В этот вечер из Архангельской гавани прибыл вице-адмирал царского флота, голландец по происхождению.