Петр I

Ч. Уитворт статс-секретарю Харли

Москва, 13 июня 1705 г. (24 июня 1705 г. н. ст.)

В своих письмах к вам я так часто упоминал о царском любимце, что, полагаю, не излишне будет хотя несколько познакомить вас с его личностью, пока не представится безопасного случая препроводить вам более полные о нем сведения. Это человек очень низкого происхождения, необыкновенно порочных наклонностей, вспыльчивый и упрямый. Мне передавали из довольно достоверных источников, что он не умеет ни писать, ни даже читать. Низкое происхождение не дало ему случая получить образование, а прямое возвышение на высшие должности помимо всякого подчиненного положения лишило его возможности сделать личные наблюдения или научиться чему-нибудь из собственного опыта. Между тем он своим рвением и вниманием к царской воле сумел войти в беспримерную милость к царю: он состоит дядькой юного царевича, губернатором Ингрии, да, собственно, и всего государства Московского, в котором ничто не делается без его согласия, хотя он, напротив, часто распоряжается без ведома царя в полной уверенности, что распоряжения его будут утверждены. Он заявляет притязания на такую же неограниченную власть в армии, что уже не раз вызывало и, вероятно, еще не раз вызовет серьезные столкновения с фельдмаршалом Огильви; фельдмаршал же Шереметев терпит от него еще большие стеснения и неприятности. <…>

Полагают, что с его же помощью король польский убедил царя подвинуться далее в Литву, отложив осаду и бомбардирование Риги до другой кампании. Этого, впрочем, следовало желать. Русская армия, о которой я 14 марта сообщил вам самые обстоятельные сведения, состоит приблизительно из сорока тысяч человек русских регулярных войск, из пятидесяти тысяч казаков, из неопределенного числа поляков и литовцев и пятитысячного отряда саксонской конницы, вверенной генералу Пейкулю. Вы уже знаете, как мало следует полагаться на численность и доблесть поляков или казаков; несмотря на это союзники, доверяя общей численности своего войска, намереваются вступить в решительную битву со шведами (которые, как они надеются, вынуждены будут раздробить свои силы и не смогут противостоять русским) и отступят от этого рискованного намерения разве только поближе взвесив угрожающую опасность и предостережения генерала Огильви. Действительно, в случае, если существующая русская армия будет расстроена, трудно сказать, откуда царь возьмет другую на ее место; литовцы, конечно, примкнут к победителю; между тем граница прикрывается от неприятеля только Смоленском (французы, перейдя Шварцвальд, достаточно доказали, что леса и горы преодолимы). В особенности, однако, следует опасаться, как бы, при первой неудаче, здесь не вспыхнуло серьезного мятежа со стороны дворян, раздраженных против любимца царского, или духовенства, недовольного уменьшением своих доходов, праздников и церковных торжеств, или самого народа, который вообще ропщет против насильственного введения иноземных обычаев и новых тяжких поборов.

Вы легко поймете, что письмо это следует хранить в большой

Ч. Уитворт статс-секретарю Харли

Главная квартира в Гродно, 10 ноября 1705 г. (21 ноября 1705 г. н. ст.)

<…> Здесь находятся и важнейшие чины армии: генерал от кавалерии Шуленбург, генерал-лейтенант Венедигер, генерал-лейтенант Браузе, генерал-лейтенант Алард, генерал-майор Бирен, генерал-майор Гольк и полковник Армстедт. Шестеро последних предназначаются на царскую службу; они очень кстати пополнят комплект офицеров, недостаток которых мог оказаться гибельным в день битвы.

Генерал-лейтенант Шенбек, прослуживший царю три года, получил отставку и отпускается домой во внимание к его преклонным летам и болезненному состоянию. Но в этой милости отказано сотне немецких офицеров, из которых одни хотели оставить службу вследствие ее неустройств, другие – вследствие бесценности русской монеты, которую здесь принимают только по очень низкому курсу. Генерал Огильви на свою просьбу об отставке еще не получил никакого ответа. <…>

Ч. Уитворт статс-секретарю Харли

Главная квартира в Гродно, 17 ноября 1705 г. (28 ноября 1705 г. н. ст.)

17 ноября [1705 г.] я имел непродолжительное совещание с графом Головиным, причем пожелал узнать, что царь думает по поводу вопросов, которые так долго остаются не решенными в наших переговорах? Граф извинился, ссылаясь на суету, в которой двор непрерывно находился во все продолжение кампании, но подал надежду, что дня через два или три вопросы эти будут рассмотрены.