Петр I

2-го. Царь кушал у унтер-коменданта Василия Зотова. Я тоже был там. На этот раз мне было позволено не пить сверх желания. После стола царь поехал в 11 мест в городе, чтобы посетить разных лиц, был, между прочим, и в моем доме; в каждом месте он оставался с час и повсюду сызнова ели и пили. Так называемые князья вели себя без стыда и совести: кричали, галдели, гоготали, блевали, плевали, бранились и даже осмеливались плевать в лица порядочным людям.

Достойно замечания, что под конец, прощаясь с бургомистром Гётте, царь весьма дружелюбно и обходительно обнял и поцеловал его.

В 10 часов вечера царь выехал из Нарвы при орудийном салюте с вала. Я немедленно последовал за ним. Лица царской свиты – все пьяные – улеглись каждый в свои сани. За городом, при громе орудий, лошади их помчались по разным направлениям, одни туда, другие сюда. В ту ночь и мои люди от меня отделились.

Вскоре после полуночи прибыли мы в Ямбург, где нам переменили лошадей. Ямбург – маленькая крепость, с ее вала был сделан салют царю, однако мрак помешал мне ее разглядеть, так как я тотчас же поехал далее. Пропутешествовал всю ночь.

3-го. В 10 часов утра прибыл в Копорье, куда царь приехал за несколько часов до меня. Там пились заздравные чаши и гремела пальба без конца. <…>

4-го. <…> У Апраксина приходилось пить много, и никакие отговорки не помогали, каждая заздравная чаша сопровождалась выстрелами. После многократных чаш, как только мы встали из-за стола, царь провозгласил здоровье моего всемилостивейшего государя и короля. При этой чаше тоже палили, но вследствие беспрестанных обращений ко мне и крика шутов я не имел возможности сосчитать, сколько сделано было выстрелов. Число шутов увеличилось, к тем, что находились с царем в Нарве, прибавилось еще несколько.

Обед у Апраксина был устроен по случаю дня рождения князя Меншикова.

После обеда я попросился у царя домой, чтобы просушить мои бумаги, намокшие по вышеописанному случаю в реке⁹, но разрешения от него не получил, хотя и представлял, что в числе документов находится моя верительная грамота и другие важные бумаги. Царь возражал, что о моем назначении посланником к его двору он получил письма непосредственно от короля, а потому примет меня и без верительной грамоты. После этого несколько человек получило приказание следить за мной, чтобы я как-нибудь не ускользнул.

Шла попойка, шуты орали и отпускали много грубых шуток, каковым в других странах не пришлось бы быть свидетелем не только в присутствии самодержавного государя, но даже на самых простонародных собраниях. Между тем мне таки удалось выбраться вон. Когда дома я открыл сундук с бумагами, оказалось, что они смерзлись в один ком, ввиду чего я поскорее развернул их, разложил в теплой комнате и, взяв с собой ключ, поспешил обратно к царю. Но тут в скором времени загорелась лаборатория, стоящая напротив дома вице-адмирала Крейца¹⁰; в лаборатории работали над фейерверком, который предполагалось сжечь в тот вечер. И бумаги мои, чуть не погибшие утром в воде, теперь приходилось спасать от огня, ибо нет сомнения, что, продлись пожар еще несколько минут, лабораторию взорвало бы на воздух, и дом, в котором мне отвели помещение, будучи построен исключительно из леса, тоже непременно сгорел бы. Когда среди общей суеты я собирал и затем снова развешивал свои бумаги, у меня их несколько штук пропало. По миновании опасности уцелевшие документы я повесил для просушки на веревку, а затем опять должен был явиться к царю.

Затем мы всю ночь напролет проездили взад и вперед, были в одиннадцати местах и всюду ели и пили в десять раз больше, нежели следовало.

Вечером в честь князя Меншикова сожжен был прекрасный фейерверк.

Кутеж, попойка и пьянство длились до 4 часов утра. Всюду, где мы проходили или проезжали, на льду реки и по улицам лежали пьяные, вывалившись из саней, они отсыпались в снегу, и вся окрестность напоминала поле сражения, сплошь усеянное телами убитых.

5-го. Ничего особенного не произошло, все сидели у себя дома. Никто не знал и не хотел знать, где находится царь, так что после вышеописанного кутежа в течение двух дней нельзя было разыскать царя и говорить с ним. В этом отношении царь так неровен, что в иное время с ним можно беседовать всюду, на улице, где бы он ни был, и со всеми он обходился как с ровнями, но на другой день, если он хочет быть один, нельзя даже дознаться, где его найти, и доступ к нему так же труден, как в былые времена к персидскому царю Артаксерксу¹¹. <…>