Петр I

22-го. Комендант позвал меня обедать. На его обеде присутствовали также генерал-адмирал и другие важнейшие должностные лица. Тут я познакомился еще с одним русским обычаем: жена хозяина, одетая во французское платье, стояла посреди комнаты неподвижная и прямая, как столб; мне сказали, чтоб я, по обычаю страны, поцеловал ее, и я исполнил это. Затем она подносила мне и другим гостям водку на тарелке, шаркала как мужчина и принимала обратно пустую чару. <…>

27-го. Комендант прислал сказать приставленному к моим дверям караулу, что мои люди как по городу, так и за городом должны ходить не иначе, как в сопровождении одного солдата. Приказ этот был отдан под предлогом их охраны от насилия со стороны пьяных и другой сволочи. Под тем же предлогом комендант приказал, чтоб и сам я предупреждал его о моих выездах. Но истинною причиной подобного распоряжения были его высокомерие и подозрительность, а также, без сомнения, любопытство, ибо таким путем он рассчитывал выведывать чрез солдат, какие поручения были даваемы моим людям и что я сам предпринимал. Солдаты его в точности исполняли его приказание, так что по улицам я всегда ходил как пленник. Не видя другого исхода, я вынужден был письменно жаловаться генерал-адмиралу на такую невежливость со стороны коменданта, равно как и на неприличное его отношение ко мне во всем прочем. При этом я требовал той свободы, которою во всех странах мира пользуются посланники, требовал права свободно выходить из дому и возвращаться домой, когда я хочу, не спрашиваясь у коменданта; просил также генерал-адмирала, чтобы он своею властью разрешал те и другие спорные вопросы между мною и комендантом и оказал бы равным образом содействие относительно выдачи мне по праву суточных денег, дров, свечей и воды (согласно договору, заключенному между его величеством королем и царем). Вследствие таковой моей жалобы генерал-адмирал приказал отменить конвоировать меня солдатам, но комендант за этот причиненный мне срам не понес никакого наказания. В виду моего требования, мне стали также выдавать суточные деньги, дрова, свечи и воду, однако всякий раз не иначе, как после частых обсылок <посланий> и долгого выпрашивания. Что касается выдачи денег, то она всегда производилась копейками, причем среди последних нередко попадались фальшивые, а то и самый счет был неверен. Ригсдалеров in natura <в действительности – лат> я никогда не получал. И несмотря на все это, я постоянно должен был делать подарки лицам, приносившим мне мое положенное скромное содержание. Следует вдобавок отметить, что как в Нарве, так впоследствии и в самой России русские, при выдаче мне денег, всегда намеренно меня обсчитывали в свою пользу. Если, бывало, их проверишь, они сосчитают снова и говорят, что счет верен. Проделывают они это хоть десять раз кряду и до тех пор изводят получающего деньги, пока ему не надоест их проверять и он не помирится с обманом. За каждый следуемый мне ригсдалер in specie я получал только по 80 копеек. <…>

Ноябрь

30-го. Вечером в 4 часа прибыл в Нарву его царское величество при салюте из 177 орудий. Я бы охотно выехал к нему навстречу верхом, как то предписывал мой долг, но коменданты по высокомерию этого не разрешили под неосновательным предлогом, будто бы сами они должны доложить обо мне царю, прежде чем я к нему явлюсь. Мне поневоле пришлось подчиниться.

По приезде царь тотчас же вышел, чтоб посетить старика Зотова – отца нарвского коменданта. Зотов некогда состоял его дядькою и в шутку прозван им патриархом⁶. Казалось, царь очень его любит.

Я послал секретаря миссии на царское подворье попросить означенного Зотова осведомиться у царя, могу ли я ему представиться. На это комендант велел мне сказать от царского имени, что царь идет сейчас обедать к обер-коменданту и что я также могу туда явиться. Я так и сделал.

Лишь только я с подобающим почтением представился царю, он спросил меня, однако чрез посредство толмача, о здоровье моего всемилостивейшего короля; я отвечал ему надлежащим выражением благодарности. Далее он осведомился, не служил ли я во флоте, на что я ответил утвердительно. Вслед за этим он тотчас же сел за стол, пригласил меня сесть возле себя и тотчас же начал разговаривать со мною без толмача, так как сам говорил по-голландски настолько отчетливо, что я без труда мог его понимать; со своей стороны и он понимал, что я ему отвечаю. Царь немедля вступил со мною в такой дружеский разговор, что, казалось, он был моим ровнею и знал меня много лет. Сейчас же было выпито здоровье моего всемилостивейшего государя и короля. Царь собственноручно передал мне стакан, чтобы пить эту чашу.