Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700

Сейчас же после аудиенции у визиря, на которой состоялось заключение мира, посланникам пришлось улаживать происшедший на ней казус. По турецким обычаям при аудиенциях посольств у султана и у великого визиря на самих послов и на лиц их свиты надевались жалуемые им кафтаны. Перед аудиенцией 3 июля турки затребовали список лиц, которые будут с посланниками на аудиенции, и такой список был им представлен. Всего русских, считая и посланников, при заключении мира присутствовало 34 человека, а кафтанов было пожаловано всего 20. 14 кафтанов было недодано. На другой же день, 4 июля, посланники сделали об этом двукратное представление Александру Маврокордато и говорили о том же его сыну Николаю, заявляя, что в том они «оскорбляются», потому что другим посольствам дается кафтанов на 60, на 50 и на 40 человек. Они, посланники, говорят «не для какого себе пожитку», но для чести царского имени и для сравнения в том с цесарским и французским послами. От недодачи кафтанов и между посольскими дворянами произошла ссора: «Те, которым даны, везирскою любовью хвалятся, а которым не даны, те печалятся»[1147]. Маврокордато при первом напоминании обещал доложить великому визирю, но смотрел на дело пессимистически: «Разве-де дастся еще в прибавку к прежнему на 6 или на 8 человек; а чтобы на всех на 14 человек, и тем обнадежить он не смеет»[1148]. Однако в конце концов состоялся указ о выдаче кафтанов всем 34 человекам, которые были на аудиенции[1149].

Итак, дело, ради которого русское посольство проживало в Константинополе десять месяцев, было окончено. Мир или, точнее, перемирие было заключено на 30 лет. В эти летние месяцы, когда заканчивались в Константинополе переговоры, Петр в Москве, по свидетельству наблюдавших его в то время иностранных дипломатов Лангена и Гейнса, сгорал от нетерпения получить известия о мире[1150]. Украинцеву желание царя как можно скорее помириться с Турцией даже на невыгодных условиях было, конечно, известно; еще в февральском письме к нему царь писал: «Толко конечьно учини миръ: зело, зело нужно», уполномочивая его идти на большие уступки туркам, только бы поскорее добиться мира[1151]. Медленность, с какою двигались переговоры, продолжавшиеся 9 месяцев и занявшие 23 конференции, с продолжительными между ними антрактами, в значительной степени зависела от турок, намеренно тянувших дело. Посланники постоянно в течение переговоров упрекали турок в промедлении и жаловались, «что пребывают в немалом сетовании, что сие дело до сего времени бесплодно продолжается, понеже самодержец дожидается повседневно», высказывая опасение монаршеского гнева и опалы за промедление[1152]. Украинцев справедливо жаловался на турецкую «проволоку» в письме в Голландию к Матвееву от 7 июня: «Мы здесь в настоящем деле великую имеем проволоку, понеже двор здешней в таких делех по обыкновению своему зело осторожно немедленно поступает»[1153]. Турки, со своей стороны, обвиняли посланников и говорили: «В мирном деле такая великая проволока… от кого чинится, изволили б они, посланники, сами рассудить? О чем… договорено бы быти могло в три дни, то продолжено с лишком полгода!»[1154] Но надо сказать, что упрек уполномоченных имел некоторое основание, так как Украинцев, зная о нетерпении царя, тем не менее не спешил с делом. Он хотел, очевидно, заключить договор по всем правилам московского дипломатического искусства. Он стремился всеми силами к достижению реальных и существенных выгод для России: долго и упорно стоял за днепровские городки, эти форпосты против Крыма; уступил их только по специальному приказу из Москвы и уступил все же на условии, от которого уже отказался Петр, именно отдал их в разоренном виде, тогда как Петр готов был отдать их, не разрушая, и в крайнем случае только с уничтожением работы, сделанной русскими;